Он набрасывается на яйца всмятку.
– Как если бы мы были персонажами фильма с заранее написанным финалом?
– Как если бы мы были героями романа. Мы воображаем, что действуем самостоятельно, каждую секунду делаем выбор, сами себе хозяева, а на самом деле…
– …повинуемся автору, решающему за нас, помимо нас, как нам поступать.
Учитель истории силится вникнуть в значение этой мысли.
– Вы тоже умеете делать недоступный мне трюк – регрессию. Так озарите мне путь!
– Вы объясните мне фокус «Помимо меня»?
– Может быть, если вы поможете мне войти в бессознательное. Пусть это вас мотивирует.
Опал вешает на дверную ручку снаружи табличку «просьба не беспокоить» и запирает замок на два оборота. Они задергивают занавески, создав в номере полумрак, и Опал растягивается на своей кровати. Рене садится рядом с ней.
– Закройте глаза, представьте себе лестницу. С каждой ступенькой вы все глубже погружаетесь в свое подсознание. Вы доходите до двери. Видите дверь?
– Вижу.
– Какая она?
– Толстая, железная, с большущим замком.
– Возьмите ключ и вставьте его в замочную скважину.
– Вставила.
– Поверните.
– Повернула.
– Теперь нажмите на дверную ручку.
Она морщит лоб, гримасничает.
– Не поддается.
– Пробуйте еще.
За гримасой следует крик боли. Она открывает глаза и разглядывает свою руку.
– Огонь! За дверью огонь! Я по-настоящему обожглась!
Она показывает руку с волдырями.
Сначала розовые пятна псориаза, теперь настоящие белые волдыри!
Она сует руку под холодную воду.
– Я не отрывала руку, и дверная ручка стала нагреваться. Я упорствовала. Из щели вырвались языки пламени, ручка стала менять цвет; стала желтой, потом оранжевой, красной, раскалилась, но я не отпускала ее, пока боль не стала невыносимой.
– В вашем подсознании прячется нечто, что не пускает вас дальше. Что-то такое, чего вы не хотите видеть. По крайней мере, какая-то часть вашей души знает, что это такое, и не хочет снова с этим сталкиваться.
– У меня только усиливается желание понять, что это.
– Как вы сказали? «Волшебство работает всего раз». Надо ограничиваться одним сеансом регрессии в день, по-моему, этого требует осторожность, иначе получится мазохизм.
Она сжимает ему руку в знак согласия. Они вместе покидают отель и садятся в машину с багажником, набитым золотыми слитками.
Приехав в центр Лиона, они находят скупщика золота, не требующего документов о происхождении слитков и решающего их проблему за приличную комиссию. Какой-то час ожидания – и они выходят на улицу с двумя чемоданчиками, в которых лежат в общей сложности пять миллионов евро купюрами крупного и среднего достоинства.
– Спасибо, Леонтина, – бормочет Рене, обращаясь к небесам.
Они едут дальше на юг. Еще несколько часов – и они в Йере. Перед ними простирается море.
Странное звуковое совпадение: от того, что произойдет в Йере, зависят завтрашние события[13].
Они обращаются в агентство по аренде яхт. Так как Рене могут узнать, Опал одна осматривает восемнадцатиметровый парусник «Летучая рыба». Это новенькая яхта-монокок с блестящим черным корпусом, с суперсовременной механикой и электроникой. Посредине белого паруса красуется голубая летучая рыба.
Опал довольна, она оформляет на свое имя все бумаги. Рене, поднимающийся на борт чуть позже, испытывает очень приятное ощущение.
Что подумал бы Зенон, если бы увидел современные парусники?
Учитель истории с наслаждением водит ладонью по деревянным деталям, по хрому, по мачте. Эта яхта кажется ему надежным убежищем и одновременно средством достижения свободы.
Сколько раз за все мои жизни мне приходилось спасаться бегством по морю?
– Годится, Рене?
– У меня чувство, что я снова хозяин своей жизни, что делаю правильный выбор, – отвечает он.
– Странно, но я чувствую то же самое, – говорит она и при этом чешет псориазные пятна у себя на затылке.
Под вечер, купив сейф, они устанавливают его на «Летучей рыбе» и запирают в него свои деньги. Из признательности к той, благодаря кому они стали обладателями этого военного трофея, они выбирают для сейфа код Marsaout – последнее слово, произнесенное графией перед смертью.
Занимаясь яхтой, Рене и Опал обмениваются заговорщическими взглядами.
У меня чувство, что мы наконец-то занялись тем, для чего родились. Восхитительное состояние.
Все происходит быстро и деловито. Они покупают напитки и еду, чтобы быть во время плавания совершенно автономными. Сдав автомобиль и поднявшись на борт, оба наполняются уверенностью, что теперь их уже ничто не остановит.
Гипнотизерша идет на корму, входит в рубку, гладит штурвал.
– Вы разбираетесь в плавании под парусом? – спрашивает Рене.
– Иногда плавала с отцом в каникулы. А вы?
– Я тоже. Я даже участвовал в регатах и завоевывал призы. Ко всему относящемуся к гребле у меня стойкое отвращение, а все, что связано с парусами, мне интуитивно знакомо.
– Вы забыли, что я знаю про Зенона?
– Простите. Конечно, это все проклятые провалы в памяти. А кому, как не вам, это знать…
– Значит, мы можем стоять у штурвала по очереди?
– Это необязательно. Здесь установлен автопилот последнего поколения. Похоже, на него вполне можно положиться.
Она, держась за веревочное ограждение, пробегает по шканцам, пересекает палубу и оказывается на носу.
– Вы правда хотите плыть в Египет?
– На такой переход нужно десять дней, в штиль – пятнадцать. План у меня в голове окончательно прояснился. После нового контакта с Гебом появятся уточнения.
Они не спеша проверяют все три каюты, уголок рядом с камбузом, где стоят банкетки и столик. Потом они выходят на нос «Летучей рыбы».
– У меня идея. Геб говорит, что сознание на многое способно, главное – его попросить. До сих пор мои отношения с Гебом вписывались в хронологию, подобную нашей.
– Их день соответствует нашему дню?
– Именно. Его и мое пространство-время разнесены аж на 12 000 лет, но дни здесь и там одинаковые. Ваш фокус навел меня на размышления. То, что там происходило, уже произошло, сколько времени у меня впереди, неизвестно, а сколько у него…
– …тоже неизвестно?
– Да, неизвестно, но где-то уже определено.
Мимо порта Йера под рев всех своих сирен проплывает огромный круизный лайнер. Тысячи седовласых пассажиров машут им издали.
– И все же мы не знаем, что стало с Атлантидой и с атлантами, – напоминает ему Опал.
– Все это предопределено и записано. Я знаю, что если четко пожелаю чего-то, то смогу очутиться в той или иной прошлой жизни в тот ее момент, который сам выберу. Почему бы тогда не применять мои желания, чтобы перепрыгивать в конкретные моменты в мире Геба?
– Вам надоело следовать синхронной хронологии нашего и их времени?
– Зачем придерживаться сроков начала моего первого посещения? Я захотел попасть в первую главу захватывающего романа – и встретил Геба до его знакомства с Нут. Так ли обязательно продолжать эту линию?
– В какой другой момент вам хотелось бы попасть?
– В решающее мгновение жизни Геба.
До нее доходит, куда он клонит.
– Вы хотите…
– …очутиться там за несколько минут до потопа.
На небо наползает большая темная туча.
