– Разве можно идти наперекор воле гипнотизируемого?
– Нет. Надо, чтобы человек захотел гипноза или хотя бы не возражал. Потом надо предложить ему приемлемые вещи. Вряд ли я могла бы потребовать, чтобы таможенник разделся догола. Это вступило бы в конфликт с внушенной ему родителями стыдливостью. Ни в коем случае нельзя противоречить глубинным ценностям личности. Наоборот, надо вести ее в том направлении, в котором она, сама того не зная, хочет двинуться. Делаем отсюда ноги, хватит с меня моря, хочу на сушу.
Прикинувшись европейскими туристами, пара идет в городок, не принадлежащий к главным туристическим центрам страны и больше ценимый самими египтянами, чем людьми с Запада.
Их мигом окружает ребятня, чтобы клянчить деньги, попутно пытаясь продать путеводители и блестящие пирамидки.
– Евро, евро! – галдят они.
Двое французов дают им немного денег, отчего детская стая вырастает в несколько раз. Они покупают путеводитель и селятся в современном приморском отеле Beau Site. Отель стерегут вооруженные солдаты и танкетка. Чтобы пройти в туристическую зону, надо преодолеть контрольно-пропускной пункт, но документов никто не требует, достаточно туристического вида и соответствующей одежды.
В отеле они наконец-то переночуют с удобствами. Beau Site – большое U-образное сооружение, с выходом на собственный пляж с пальмами.
Французы заносят в номер вещи, принимают душ и идут ужинать в ресторан «Панорама» с морским видом. Заказав два кускуса с овощами и узнав, что в ресторане подают вино, они расслабляются. Рене листает туристический путеводитель.
Одна страничка посвящена истории городка.
– Мерса-Матрух существовал еще в античном Египте. Александр Великий назвал его Амунией, римляне переименовали в Параэтониум. Здесь встретились Антоний и Клеопатра, здесь началась их идиллия.
Мне тоже хотелось бы начать здесь идиллию с вами.
– Хватит истории! Каков ваш дальнейший план?
– Я направлю Геба сюда. Потом я уговорю атлантов основать колонию.
– Разве наше присутствие здесь что-то изменит? Вы могли бы заняться этим, находясь где угодно.
– Я хочу предложить Гебу оставить в определенном месте неоспоримое материальное свидетельство их существования. Если бы я просто определил его на карте или в интернете, то мы не могли бы ни сориентироваться на местности, ни самостоятельно обнаружить это свидетельство.
– Пока что его не существует?
– Геб должен его изготовить. Сегодня вечером я с ним об этом поговорю.
– Это и был ваш план с самого начала?
– Я бы не мог оставаться во Франции, там я очутился бы в тюрьме или, того хуже, снова в лапах у Шоба.
Он содрогается при воспоминаниях о том, что с ним проделывал психиатр-извращенец. За кускусом он старается выбросить из головы эти картины.
– Я вас не понимаю, Опал. Вы все бросили, чтобы последовать за мной, рискуя обвинением в сообщничестве. Так вы можете всего лишиться.
– Ладно, скажу вам правду: во-первых, я, как вы знаете, убеждена, что тоже была атланткой; во-вторых, я считаю, что мы уже встречались раньше и что с вами я сделаю много важного; и, в-третьих, я твердо знаю, что эту проклятую дверь в мое бессознательное сможете открыть только вы.
Официант приносит бутылку египетского вина Kouroum de Nile. Рене посещает новая мысль:
– Вы говорили, что на самом деле вы не та, кем себя считаете. А вы сможете вспомнить, кто вы?
– Что вы хотите этим сказать?
– Это ваша ключевая фраза. Возможно, она и есть ключ к разблокировке.
– Не понимаю.
– Возможно, вы утаили от меня ваше истинное прошлое.
– Я говорила, что у меня гипермнезия, я помню все мелочи.
– Что-то вы могли забыть. Все мы – пленники истории, которую рассказываем себе о себе же. Даже если она ложная.
– Прошлое, о котором я вам поведала, – правда.
– «Ваша» правда. Вот вы сказали, что у вас было чудесное детство, прекрасные, любящие родители. Что-то я сомневаюсь. Вдруг ваше счастливое детство, которое вы так хорошо «помните», окружено ложью?
Он наливает ей полный бокал. Она показывает жестом, что не хочет вина.
– Выпейте.
– Не буду.
– Для вас это лекарство. In vino veritas. Истина в вине. Вы все время себя контролируете, за все наше знакомство я ни разу не видел, чтобы вы пили больше бокала. Похоже, вы боитесь полностью расслабиться.
Ее взгляд меняется, она тяжело вздыхает, медленно выдыхает.
– Не люблю перебирать, вот и все.
– Боитесь потерять контроль? Ответьте на вопрос: что вас пугает, Опал? Вы сами сказали, что считаете меня единственным, кто может вас разблокировать. Доверьтесь мне, это просто полезная химия, не так ли?
Азы нейролингвистического программирования: пользоваться словами-паразитами своего визави, чтобы он бессознательно уверился в вашем сходстве.
Опал соглашается пригубить вина.
– Еще. Хочу вас напоить.
– Почему вы сами не пьете?
– Врачу необязательно принимать лекарство, которое он прописывает, – изворачивается он.
Она делает еще несколько глотков. После необходимой, по мнению Рене, дозы Опал с трудом удерживается от смеха.
– Кажется, я уже навеселе. Вы этого хотели?
– Именно. Теперь я буду спрашивать, отвечайте не думая.
Он берет ее за обе руки и сильно сжимает.
– Закройте глаза.
Она невольно прыскает и подчиняется.
– Какое первое плохое воспоминание о детстве приходит вам в голову?
Она резко открывает глаза.
– Вы хотите разблокировать прошлое или нет? – строго спрашивает он.
Она опять закрывает глаза.
– Это тот день, когда…
Она морщится.
– Я в школьном дворе… Мне лет восемь. Ко мне подходит девочка. Она жмется, как будто меня побаивается. Потом вдруг дает мне пощечину и кричит…
Опал трудно договорить.
– Ну?!
– ГРЯЗНАЯ РЫЖАЯ ВОНЮЧКА!
Она кривится, словно оскорбление прозвучало снова.
– Все девчонки вокруг смеются надо мной и хлопают в ладоши. Видимо, она сделала это на спор: «Спорим, я ударю Опал и обзову ее?»
– Как вы отреагировали?
– Я за ней гонюсь. Чтобы дать сдачи. Я бешусь, реву, не могу ее догнать. Весь двор видит эту погоню и потешается надо мной. Потом…
Она прерывается, не договорив.
– Что было потом?
Опал молчит, он снова наполняет ее бокал. Она сидит с закрытыми глазами, поэтому он осторожно подносит к ее губам бокал и вливает вино ей в рот.
На них начинают обращать внимание.
– Опал, расскажите мне, что было дальше.
– Дальше звонок, мы бежим на урок. Я никак не переживу удар и оскорбление. Я чувствую, что на меня все смотрят, все довольны, как будто ей хватило храбрости сказать то, что у всех на уме. Я плачу, задыхаюсь, учитель спрашивает, что случилось, я не отвечаю. Мой сосед по парте говорит: «Виолен назвала Опал грязной рыжей вонючкой, мсье». Класс опять покатывается со смеху. Виолен вскакивает и делает победный жест, показывая, что добилась своего, как тореро, воткнувший в быка бандерилью, только бык – я. «Всем успокоиться, – говорит учитель. – А ты, Опал, либо прекрати реветь, либо выйди из класса». Он говорит это так, словно провинилась я. Но я не могу перестать рыдать. Учитель повторяет: «Если ты не успокоишься, Опал, я тебя выставлю». Я не успокаиваюсь,
