Воины следят друг за другом из-под своих масок, скрывающих взгляды. Маска красного самурая изображает лютую злобу.
Рене не чувствует к противнику никакой враждебности. В нем нет ни ненависти, ни страха, одно лишь желание оказаться стремительнее и застать его врасплох. Он поднимет меч, противник тоже. Он делает прямое вертикальное движение, но в последний момент сгибает одно колено и продолжает траекторию своей катаны наискосок, чтобы нанести удар в узкое незащищенное место между латами на бедре и наколенником.
Раненый негромко вскрикивает и падает на колени. Ямамото уже нависает над ним, чтобы ловким движением, за которым не поспевает глаз, снести ему голову с плеч.
«Красный бык, я дарую тебе поцелуй Черного Скорпиона», – проносится в его собственной голове.
Он подбирает отсеченную голову, привычным движением срывает с мертвого лица маску, потом рогатый шлем. Убитый – старик, немного похожий на него.
Коротким мечом он отсекает мертвому врагу нос вместе с верхней губой и нанизывает трофей на свое ожерелье, мысленно произнося: «Благодарю за этот бой, да вознесется твоя душа к свету, благородный противник».
Рене, решив, что теперь дух самурая свободен для общения, спешит заявить о себе.
– Приветствую тебя, Ямамото.
Японец вздрагивает.
– Чей это голос звучит в моей голове? Демона? Призрака?
Самурай простирается ниц. Учитель истории вспоминает, что японцы исповедуют синто и буддизм – религии, зиждущиеся на переселении душ.
– Успокойся, нет. Я всего лишь твое перевоплощение из будущего. В один прекрасный день ты станешь мной.
Черный Скорпион крутит головой во все стороны.
– Что ты делаешь у меня в голове, о, перевоплощение из будущего?
– Меня зовут Рене Толедано. Знаешь ли ты, какой сейчас у тебя год по европейскому календарю?
– Вроде знаю… 1642-й. Не желаю говорить с тобой, даже если ты из 1700 года или позже, хотя сомневаюсь.
– А если из 2000-го или даже позже?
– Я веду бой, мой единственный долг – одержать победу для моего даймё.
Его пронзает резкая боль в груди, он опускает глаза и видит острие проткнувшего его насквозь копья. Не выпуская меча, он оборачивается к молодому крестьянину, радующемуся тому, что воткнул в него копье.
– Круг замкнулся, – с болью произносит Ямамото, из его рта стекает струйка крови.
«Все хорошо, дело сделано», – произносит он про себя с улыбкой.
Дух покидает плоть через макушку и повисает над собственным бездыханным телом.
– Я умер из-за тебя. Ты меня отвлек.
– Извини.
Ямамото наблюдает за попытками крестьянина отрезать ему голову.
– Вот неумеха! Долго же он провозится с позвонками. Надо рубануть под кадыком, тогда попадаешь в промежуток, раз, два – и готово. Я бы предпочел принять смерть лицом к лицу, от более опытной руки. Ну да не беда, погибнуть в бою почетнее, чем от старости или болезни.
– Это была славная жизнь.
Дух самурая быстро соображает, испытывает целый букет эмоций.
– Нет, – делает он вывод. – Я только повиновался, отвергая личный выбор. Полное подчинение господину облегчает жизнь. Нужно делать выбор, не боясь ошибаться. Ты принимал личные решения, Рене?
– И немало, особенно в последнее время.
– Тогда я могу умереть спокойно.
– Более того, ты можешь прямо сейчас решить, кем хочешь быть – мужчиной или женщиной. Между нами, мой тебе совет: стань индийской женщиной. Позабавишься.
– О чем ты говоришь?
Черт! Что я натворил? То была попытка повлиять на его выбор, чтобы он был… тем, кем уже должен стать.
– Извини, но у меня к тебе срочная личная просьба. Можешь, конечно, отказать, я пойму.
– О чем речь, почтенный человек из будущего?
– Я хочу пригласить тебя в свое тело, чтобы ты сбежал за меня из тюрьмы и заодно освободил оттуда нескольких моих друзей. Там вооруженная стража, множество врагов…
– Ты бросаешь мне вызов?
– Это будет очень трудно, из всех моих инкарнаций справиться можешь ты один. Ты непревзойденный…
Убийца?
– …воин.
Помолчав, Рене продолжает:
– Ты согласен вселиться в меня и действовать, используя мои рефлексы и мои руки?
– Каково количество противников?
– До нескольких десятков. У них огнестрельное оружие, поражающее на расстоянии.
– Я люблю трудности. Я продемонстрирую тебе свою храбрость.
– Так ты согласен?
– Да, согласен.
– Отлично, тогда за дело! Если придется убивать, не отрезай носы, я никогда не позволю себе надеть такие бусы, как у тебя.
– У вас такое не носят?
– Скажем так: в будущем не принято рубить носы для бус. Строго между нами, они изрядно воняют. Носить на себе гнилье – это, знаешь ли, как-то… Скажу больше, я бы предпочел, чтобы ты по мере возможности вообще воздерживался от убийства.
– Не убивать? Что за странное предложение? С какой стати?
– Чтобы не отягощать мою нынешнюю карму.
113.Рене-Ямамото воспроизводит – по крайней мере, сначала – сценарий бегства из психиатрической клиники. Он ждет, пока надзиратель принесет ему еду. Напав сзади, он втыкает большие пальцы ему под подбородок, и надзиратель теряет сознание. Он крадется по коридору, прячется, наносит удар каждому появляющемуся в поле зрения надзирателю.
Стиль Ямамото значительно отличается от стиля Ипполита. Тот бьет ребром ладони, а японец ограничивается двумя вытянутыми пальцами – указательным и средним, – которыми быстро и сильно тыкает в определенное место, чаще всего в нервный узел шеи. Так он бесшумно выводит из строя своих врагов. Два его железных пальца подобны смертельному жалу черного скорпиона.
Не представляя схемы тюрьмы и не зная, где сидят его товарищи, он вынужден заглядывать в глазок каждой камеры.
Найдя Николя, он вышибает дверь. Звукорежиссер готов искать вместе с ним остальных. Следующим оказывается Готье, который при виде своего избавителя шипит:
– Вы с ума сошли! Нас убьют!
– Как знаете, хотите – сидите дальше.
Журналист, потоптавшись, плетется за ними, бормоча себе под нос:
– Мы все умрем! Мы все умрем!
Добравшись до женского крыла, они выпускают из камер сначала Сериз, потом Опал. Та, увидев освободителя, вскрикивает:
– Рене!
– Скорее уносим ноги!
Кроме мастерского владения двумя жалящими пальцами, у Ямамото талант превращать в оружие любой подручный предмет. Так, древко метлы превращается в его руках в грозную дубину.
К счастью, самурай знаком с искусством будзютцу – обращением с деревянной палкой. У нее нет острия, но это компенсируется стремительностью. Представая перед очередным надзирателем, Рене раз за разом убеждается, что мантра о «бесконечности, тянущейся между решением противника нанести удар и самим ударом» имеет реальное наполнение.
В умелых руках Ямамото палка вертится, свистит, бьет без промаха. Самурай, увлекаемый своим орудием, выписывает в воздухе восьмерки. После каждого разящего удара он негромко выдыхает, стравливая напряжение. При всей серьезности происходящего Рене не может подавить свои не слишком почтительные мысли.
Ямамото так виртуозно вертит палкой, что так и хочется вручить ему жезл предводителя парада.
Впрочем, если бывают в жизни моменты, когда совершенно не до смеха, то сейчас именно такой момент. Кстати, изучая сознание японца, он узнал цену его эффективности: это полное отсутствие чувства юмора.
Смех для Ямамото – признак легкомыслия. Достойный муж идет путем воина, бусидо, и со всей серьезностью жертвует собой ради дела, превосходящего его разумение.
