Всех забавляет, что все так просто. Фирун не спорит.
– Подумайте о своих именах, – советует он. – В имени может содержаться ключ к пониманию миссии души.
Многие возмущены. Некоторых удивляет, что в дарованном им имени может заключаться целая жизнь.
– А ведь верно, меня зовут Мелоди, и я певица, – говорит женщина, одетая в стиле эпохи «ампир», следом за которой наступила время Ипполита.
– Пьер, ювелир[19].
– Маргарита, цветовод.
– Эдит, занимаюсь книгоизданием[20].
– Роман, романист.
Звучат другие имена, и раз за разом носитель имени удивляется, что раньше не замечал, что это имя определяло его путь с самого рождения.
– А меня зовут Анна… Не знаю, что бы это значило, – огорченно подает голос молодая женщина.
– Это не жесткая система, но иногда бывает любопытно, – готов на компромисс Рене. – Каждый из нас перед рождением получает от предшественника пожелание относительно способностей и даже встреч в следующей инкарнации. Бывают друзья и возлюбленные, встречающиеся жизнь за жизнью и помогающие друг другу. Их можно назвать родственными душами. Они помогают проклевываться таланту, оказывают взаимопомощь. Не забывайте, что в конце вам будет задан один-единственный вопрос: «Как ты поступил со своими талантами?»
Шанти поднимает руку:
– Мне вот что непонятно: как вышло, что Геб собрал все таланты, а еще он мудр и счастлив. Почему после него пошла череда менее талантливых, менее мудрых, менее благостных жизней?
– Хороший вопрос. Как ты сам думаешь, Геб?
Молчавший до сих пор атлант оборачивается:
– Конечно, в моем мире властвовала гармония, жизнь была изящной и приятной. Мы, люди Ха-мем-птаха, жили в унисон с природой, поддерживали очень расслабленные отношения. Но…
Он ищет, как лучше выразить свою мысль.
– …но мы закоснели в счастье, не пускавшем нас вперед. Не ведая страхов, вызовов, риска, тревог, мы засыпали. Вся наша умственная деятельность, при всей ее возвышенности, со временем испарялась. До моей встречи с Рене нам даже не приходило в голову оставить письменное свидетельство о нашем собственном существовании. Наша мудрость не оставляла следа. Среди нас не было историков, способных сохранить память о нас в виде книг.
Он указывает на Рене:
– Я тоже удивлялся, что стал через 12 000 лет скромным учителем истории с короткой и нервной жизнью.
Джованни прыскает.
– Что тебя рассмешило?
– У нас есть шутка, – отвечает венецианский музыкант. – «Лучше маленькая и нервная, чем толстая и ленивая». Звучит пошловато, но применительно к твоему рассказу приобретает другой смысл. Продолжай, Геб.
– Но потом я понял, что Рене Толедано, родившийся во Франции в свое время, с такой головой и с такой внешностью, – это наивысшее развитие моей души. Неопровержимое доказательство, если оно еще требуется, – это то, что его посетила идея связаться со мной.
– Не только с тобой, со всеми нами, – поправляет Геба Шанти.
– Да. Этот момент – кульминация всего, что мы предпринимали в свои эпохи, возможность избежать забвения в веках, – уточняет Фирун.
Все остальные переваривают услышанное и прикидывают, что из этого следует.
Ямамото того же мнения:
– Жизнь Рене удалась лучше всего. Он больше всего знает и способен собрать воедино крупицы минувшего.
– А ведь верно! – восклицает Зенон. – Я знать не знал ни о каких американских индейцах и китайцах. Только сейчас прозреваю.
Геб продолжает:
– Благодаря своей любознательности Рене восстановил последовательность событий на каждой территории. Ему хватило ума приглядеться к другим вещам, помимо жизни полководцев и их побед.
Германский король иного мнения, для него история войн – наилучший путь для познания истории. Ему хочется возразить, но он сдерживается.
– Я тоже признаю, что не знала о существовании стольких обширных и населенных земель, – говорит Шанти. – Поболтала тут с аборигеном из Австралии. Мне было невдомек, что есть такой континент – Австралия.
– Я знала про Австралию, Китай и Америку, – говорит Леонтина, – но понятия не имела, что там происходит. Никто во Франции не знал, что на Востоке бушуют войны.
– Подтверждаю, мы в Японии в наше время мало что знали о событиях на Западе, – иронизирует Ямамото. – Для нас это были варвары, и только.
– Многие из нас не знали, что есть Антарктида и Арктика, – продолжает Геб. – Один Рене читал книги о культурах пяти континентов, один он пробовал блюда всех кухонь мира, слушал музыку всех стран, имел доступ и к восточной и к греческой философии, побывал на пяти континентах.
– Это правда, – отвечает польщенный Рене, – я сам не отдавал себе отчета, насколько мне повезло. В моем распоряжении поезда, автомобили, самолеты, книги и компьютеры, масса всего, о чем многие из вас даже не догадываются.
– Вот-вот! – подхватывает Зенон. – Что такое самолет?
– Что такое компьютер? – спрашивает германский король.
– Рене – человек, набитый знанием и опытом, любому из нас хотелось бы оказаться на его месте. Некоторые из нас не умеют читать и писать, некоторые не умеют плавать. Он умеет делать все это и еще много разного…
– Самолет – машина, летающая в небе, – делится познаниями Ипполит.
– Значит, это возможно! – восторгается Джованни. – Так я и знал, в мои времена об этом поговаривали, но никто в это не верил.
Инкарнации находятся под сильным впечатлением.
– Я не осознавал своего везения до сегодняшнего дня, – признается Рене.
Вспомнив главу «Ошибки ностальгии» в своей «Мнемозине», он загибает пальцы:
– В моей стране, в мое время, то есть в вашем будущем, уже более семидесяти лет нет войн, обузданы при помощи вакцин и антибиотиков смертельные эпидемии, побежден голод, строят дома высотой более тридцати этажей с прозрачными стеклянными стенами, во всех квартирах из кранов течет холодная питьевая и горячая вода, большинство людей ездят в автомобилях – повозках без лошадей.
Все широко раскрывают глаза.
– Вот он каков, мир будущего? – восклицает германский король. – Мир Рене? Звучит привлекательно.
– Люди продолжают работать на заводах? – интересуется Ипполит.
– Большинство трудоемких операций выполняют механизмы под названием «роботы». Еще есть особые машины, те самые компьютеры, которые я уже упоминал, позволяющие делать все подсчеты и обо всем узнавать, не сходя с места.
– Вам помогают думать? – удивляется Джованни. – А есть машины, сочиняющие и исполняющие музыку?
– Есть. Мы работаем не так тяжело, как вы, наше общество называется «обществом потребления и досуга». Много отдыха, путешествий – не для всех, но для большинства, по крайней мере, во Франции и в странах современного Запада.
– Рене рассказывал мне, – сменяет его Геб, – что в его времена отправили ракету на Луну.
На круглой арене удивленно шепчутся.
– Это – один из лучших примеров того, чем владеет Рене. Мало кто из нас мог такое даже вообразить. Да что там говорить, я и подумать не мог, что на Луну можно отправиться иначе чем в астрале.
– Не скромничай, Геб, – говорит Рене. – Ваш мир совершенен: ни войн, ни голода, ни эпидемий, царство альтруизма и полной гармонии с природой. Это стоит всех самолетов, вакцин, лунных ракет. Вы были счастливы.
– Счастливы своим невежеством. Приятно, конечно, ничего не хотеть, ничего не бояться, но это порождает летаргию. Ты, Рене, живешь в волнении, в