– Пункт назначения достигнут, – сообщил вертолет. – Замок Инстербург. Начинаем снижение.
Я вернул управление, смотрел.
Никакого замка я тоже не увидел: коричневая черепичная крыша, руины, да и то незначительные, так, небольшие. Остатки стены, луг, пруд в форме баранки. На лугу темнели ховеры, два, мордами в разные стороны, один темный в оранжевую полоску, другой в черно-белый шахматный квадрат. Ярослав и Лютер. За прудом, в лесу лежал кит. Не скелет кита, а вполне себе кит, надутый, в серой гладкой шкуре, с широкими плавниками. Топографический призрак, на всякий случай я моргнул, но призрак не исчез. В процесс посадки я не вмешивался, я люблю взлетать.
Вертолет сел в сторонке от ховеров, фонарь с шипением отстегнулся, я выскочил на траву и направился к замку.
Тихо. Вблизи Инстербург напоминал старый кирпичный дом северной европейской архитектуры. Справа виднелось строение, которое я принял сверху за руину, но на самом деле оно, по-видимому, являлось реконструкцией крепостной стены – кирпич лежал по-новому неумело, криво.
Ворота замка были открыты, но не гостеприимно, а кое-как, похоже, с прошлого года, травой заросли. На правой створке ворот висели ржавые цепи, назначения которых я не знал и решил для себя, что это вериги. Наверняка вериги.
Под аркой ворот покачивалось несколько железных фонарей, но не старинных, а явно недавнего производства – слишком уродливо они были сляпаны. Я подпрыгнул, хлопнул самый уродливый фонарь, он качнулся и тут же издал некоторый печальный и протяжный звук, отчего я немедленно понял, что это произведение Лютера. Поющий фонарь.
Я вошел во внутренний двор, просторный и запущенный, с дощатой эстрадой, здорово напоминавшей эшафот, с каменной плитой, похожей на тощую Баальбекскую платформу. Вокруг этого эшафота торчали врытые в землю скамейки, на них располагались Лютер и Ярослав.
Лютер сосредоточенно точил страшный с виду нож – черный, с глубоким долом и зубатой пилой на обухе.
На соседней скамейке Ярослав чистил «маузер». Пистолет. Отец, бесспорно, человек опытный, видит вдаль.
– Привет, – сказал я.
– А, это ты, Макс, все-таки прилетел, – зевнул Лютер. – А я думал, пианистка…
– Почему пианистка? – не понял Ярс.
– У меня соседка-пианистка, – Лютер посвистел. – Так она вот на таком тоже летает. На геликоптере.
Ярс поглядел на меня с подозрением.
– А ты, Максик, не того… На пианинах играть не пробовал?
И засмеялись. Теперь они меня съедят с этим «Тунгусом», не, надо открывать допуск на ховер.
– Не, мне не хочется, – ответил я. – Говорят, Тыквер на пианино неплохо играет. Ну да он вообще все неплохо делает…
Остроумие моих друзей увяло. Лютер продолжил проверять лезвие на остроту, Ярс оттянул курок, вставил в «маузер» обойму и щелчком загнал в магазин патроны.
– Кстати, Макс, напоминаю, – сказал Ярослав, целясь в стену. – Пока мы в замке, используем только старинные вещи. Чтоб по-настоящему, заповедно.
Заповедно. Понятно.
– Макс прав, – сказал Лютер. – Музыка – это правильно. Мелкая моторика пальцев развивается, а мелкая моторика напрямую с мозгом связана.
Лютер постучал себя по голове рукоятью ножа.
– Именно поэтому я развиваю руки, – заметил Ярослав.
– Многие ученые играли на скрипках, – заметил Лютер.
– Многие ученые играли на гуслях, – заметил Ярослав. – И развивали руки.
– Хорошая идея, – сказал Лютер. – Гусли я еще не делал…
Ярослав принялся целиться в воробья, купавшегося в пыли перед помостом.
– Вы что, тут вдвоем? – спросил я. – А где смотрители?
– Да не, иногда кто-то кажется… заглядывает, – зевнул Лютер. – В августе здесь народ, а сейчас мало… Что тут смотреть?
– Все на Рюген подались, – объяснил Ярослав. – Тут недалеко, кстати… Там сейчас интересно…
Ярослав махнул «маузером» в западную сторону.
– А что на Рюгене? – спросил я.
– Подземелья на прошлой неделе нашли, – сообщил Лютер. – Пещеры вроде гигантские, петроглифы, сталактиты-сталагмиты. Изучают теперь. Я что, пещер не видел?
– Я вот к пещерам абсолютно индифферентен, – заверил Ярослав. – Но мне странно, почему тебе, Лютый, пещеры не нравятся? Ты же пикт.
– Я не пикт.
– Ты типичный пикт.
Они стали спорить, кто пикт, кто бритт, а кто мимоза, я лег на скамейку. Тут все-таки хорошо. Ветер прохладный со стороны леса, уютные руины, спать хочется сразу. Небо голубое, трава зеленая.
– Так, может, мы тоже… – я кивнул в сторону Рюгена. – Покопаем на Рюгене?
– Да там копателей уже как белок в стужу, – Лютер воткнул нож в скамейку. – Не развернуться…
– Точно, – согласился Ярс. – Ну этот Рюген, там одни…
Ярс выстрелил из «маузера», попал в дерево.
– Пещерные люди.
Воробей неторопливо улетел.
Ярс выстрелил ему вдогонку. Мимо.
Лютер поднял гильзу, подкинул, поймал, подул на нее, остужая. Свистнул. Звук получился глухой. Пахло порохом. Думаю, на Рюген они не отправились по другой причине. Наверняка туда полетел Тыквер, его отец известный археолог, Тыквер, кажется, тоже интересуется, когда на пианино не играет. А для Лютера и Ярса Тыквер теперь враг номер один, в одном объеме пространства с Тыквером им нельзя, добром не кончится, аннигиляцию никто еще не отменял.
– Я приехал сюда отдохнуть, а не в каких-то там пещерах бродить, – заметил Ярослав.
После этого он задумчиво выстрелил еще восемь раз в воздух и удалился в подвал немного подумать.
Лютер доточил нож, после чего отправился к помосту и стал кидать нож в столб. Очень часто нож пролетал мимо или отскакивал.
Наглый воробей вернулся и снова копался в пыли.
Оставшийся день я слонялся по замку и смотрел, как тут все устроено.
По правде, на замок Инстербург не походил не только с высоты. Ни настоящих стен, ни башен, ни бастионов, ни рва, скорее действительно большой кирпичный дом под черепицей. Раньше замок стоял на краю городка, перед войной городок отселили и построили на этом месте цитадель, на третьем году войны ее разбомбили, но замок устоял, как всегда стоял последние пятьсот лет. После войны замок подстроили, вокруг организовали заповедник, и теперь здесь был лес во все стороны до горизонта. Лес, замок, вода.
Устроено в замке все просто и кое-как. В комнатах и небольших залах располагались хранилища, заполненные вещами, оставшимися с прежних войн: обмундированием, амуницией, оружием. Замок оказался забит старьем, оно вываливалось отовсюду, на каждом кубическом метре размещались стулья, котлы, бутыли, бочки, швейные машины, чугунные статуэтки, фонари, много еще чего, с каждой лестницы свисали веревки, цепи и медные колокольчики, каждая каморка была завалена пыльными книгами, посудой, велосипедами, а в столовой, в которой устроились Лютер и Ярс, прописалась выставка. То есть все стены были завешаны картинами, в большей части бездарными, в небольшой степени посредственными. Некоторые картины подъела плесень, на другие протекло с крыши, третьи плотно поздоровались с мышами. Вернисаж, что поделаешь.
Кроме коридоров, лестниц и комнат имелись чердаки и подвалы.
Подвалы, в которые я не стал спускаться, – из них тяжело тянуло землей, ржавым железом, старыми застенками.
Чердаки, на которые я не стал подниматься, оттуда не пахло железом, но я не сомневался, что там по колено сухих летучих мышей.
Имелся широкий двор с
