Девушка нахмурилась: и как так получилось, что она, с отличием окончившая по ускоренной программе (всего в два года) престижный вуз при правительстве, специализированный на шпионаже, битком набитый парнями-ровесниками, до сих пор прозябала в одиночестве?
«Да лучше никак, чем как-нибудь…» — девушку передёрнуло, стоило ей вспомнить о чванливых индюках, на каждом шагу прославляющих своё ЭГО, на деле оставаясь полными ничтожествами, без связей, не способными даже шнурки завязать — настолько им заносили зад на поворотах. Те немногие, кто действительно пробивался собственными силами, уходили с головой в учёбу и в себя. В конце концов, девушка поступила также, чему была, кстати говоря, несказанно рада — именно это обстоятельство и помогло ей ускорить учебный процесс до отметки «максимум».
Из воспоминаний о последних двух годах «весёлой студенческой жизни» её вырвал голос капитана, бодро сообщивший о том, что настало время и ей появиться на сцене.
— Но что я должна делать? — прошипела она, теряя терпение: воровка никогда не любила неясности в предстоящих операциях, потому что именно в них зачастую могло крыться полное поражение.
— То же, что и всегда, — просто будь собой.
«Великолепно! Это всё объясняет…» — девушка, решив, что сидеть здесь и дальше, обмозговывая стратегию своих действий, непонятно на что направленных — в этом был виноват Кэп с его излишней уверенностью в успехе — всё равно не имеет никакого смысла, выпрямившись во весь рост и разминая отёкшие мышцы ног, выбралась на заплёванный жвачкой тротуар.
«Гадость какая…» — девушка брезгливо поморщилась, когда к носку её дорогого сапога прилипло свежепережёванное и свежевыплюнутое бледно-зеленоватое нечто.
— Ну и где этот верблюд, который осмелился плюнуть мне под ноги? — раздражённо бросила она в глубину загрязнённой улочки. Её сердитый голос тут же подхватило эхо и унесло в неизвестном направлении.
— Кого это ты назвала верблюдом, девка? — судя по шепеляво-пьяному тону, который вроде как должен был напугать девушку до полусмерти, существо, извергающее жвачки, стояло прямо позади неё, а обладатель второго, не менее «устрашающего» голоса, подключившегося к первому, навряд ли прибыл сюда, чтобы принести извинения за своего невоспитанного товарища.
Возведя глаза к почти беззвездному, будто опустошённому ночному небу, девушка повернулась к неприятным личностям и скептически взглянула на уже наставленные на неё кинжалы, перепачканные какой-то — ей не хотелось думать, какой именно, — дрянью.
— Да, пожалуй, вы правы: верблюдов я здесь и впрямь не вижу, зато пришлось лицезреть пару недоносков перед собой.
— Сейчас ты запоёшь по-другому, птичка, — пообещал тот, что стоял ближе к ней. Уголовник метнул в неё кинжал прежде, чем воровка, облачённая в очень удобную куртку и брюки, которые всегда надевала на свои «вылазки», успела ответить что-либо.
Двигайся она чуть менее уверенно, оружие обязательно настигло бы её грудную клетку, но опыт воровки сыграл с незадачливыми убийцами злую шутку.
— Ну-ка, ну-ка, — девушка, не обращая внимания на вылупившихся на неё недоверблюдов, заинтересованно разглядывала рукоять, торчащую из стены рядом с ней. Узоры древних ацтеков красиво изрезали её платиновый корпус, плавно вливаясь в прохладный металл клинка, поблёскивавшего в мигающем искусственном освещении уличных фонарей. Даже будучи в слое грязи, кинжал выглядел настолько ценным, что профессиональный взгляд воровки не мог не заметить его благородного происхождения… по крайней мере, она надеялась, что не могла оторваться от зачарованного его созерцания именно по этой причине.
Не слишком-то мудрствуя, рыжеволосая девушка упёрлась ногой в стенку — с неровных полосок цемента, прослойками лежавших между рядами надтреснутых кирпичей, посыпалась тяжёлая серая пыль — и крепко ухватившись за рукоять, выдернула древнее оружие из щели и любовно отёрла его о белоснежный носовой платок — более доскональной чистке она решила подвергнуть его уже после миссии. Кивнув собственным мыслям, рыжеволосая воровка припрятала трофей подальше от таращившихся на неё двух пар мигом протрезвевших глаз.
— Ну, чего уставились? Сами прохлопали своё сокровище, а теперь бывайте, — девушка, явно не настроенная на файтинги до последнего вздоха, умчалась вдогонку собственному эху и была такова.
— Тварь! Ты пожалеешь! — недокиллер ринулся за ней, разъярённо выплёвывая всё менее цензурные «комплименты» в адрес рыжей.
Пробежав несколько кварталов, преступник остановился у перекрёстка, усиленно соображая, в какую сторону могла сбежать преследуемая. Из-за ненатренированности выходило так себе: мозг был возмущён, что его потревожили, поэтому работал с большой неохотой.
— Куда подевалась эта соплячка? — запыхавшись, прохрипел только что появившийся второй, который, в отличие от обезоруженного, к бегу с его-то пузом был явно не приспособлен.
— Куда-куда… сидит, небось, в помойке какой-нибудь… — весьма непочтительно заметил первый, приподняв крышку одного из баков.
— Ах, в помойке, — карие глаза девушки злобно сузились, и она, повиснув одними ногами на бельевой сушилке в виде простой металлической палки, торчащей из стенки в нескольких метрах над головами преследователей, выхватила оружие из рук нерасторопного толстяка, до этих пор глазевшего на напарника, гремевшего крышками и заставлявшего зловонный запах подниматься к чувствительному носу воровки.
«Уф… Ну и сопернички мне достались…» — девушка скрестила руки на груди, всё ещё продолжая болтаться вверх ногами в ожидании, когда до тупоголового идиота дойдёт откуда его обезоружили. Пока что он благополучно шарил руками по грязному бетону, наивно полагая, что просто выронил средство скорее защиты, чем нападения… для него по крайней мере.
Наконец, его спина, видимо, не выдержав веса тяжёлого брюха, выпрямилась, и он бросил вверх случайный взгляд. Поражённый толстяк замер на месте, пытаясь понять, не померещилась ли ему воровка.
— Хаги! Хаги! — позвал он, дёргая товарища, уже увлёкшегося исследованием мусорки настолько, что почти наполовину нырнул в неё сам.
— Я до тебя доберусь, мелкая тварь! — прокряхтел он, и из бака, крутанувшись в неописуемом пируете, полетела банановая шкурка, едва не угодив в девушку. Пока лицо воровки всё больше багровело не столько от прилившей крови к мозгу, сколько от гнева, напарнику первого удалось–таки обратить на себя его внимание.
— Чё, не видно, что я занят, придурок? — в порыве чувств поинтересовался он, выныривая из мусорки.
— Думаю, её там нет, — заметил он, ничуть не обратив внимание на то, как его только что окрестили. Видимо, для такого контингента это было в порядке вещей, ибо гордости, которую можно было бы ущемить подобным высказыванием, просто не существовало.
— Да откуда тебе-то знать? — мужчина только махнул на него рукой и шагнул к следующей урне.
—
