— Помочь не хочешь? — поинтересовалась я, критически глядя на ободранную стену.
— Что-то я себя плохо чувствую, — внезапно поменялся в лице Ипохондриэль. — Голова болит… И я на тебя обижен! И с тобой не разговариваю!
— Ха, — вздохнула я, глядя на часы на телефоне, которые показывали без десяти шесть. — Ну что ж… Давай прощаться, неразговорчивый мой.
— Что значит прощаться? — перепугался эльф, забегав глазами. — То есть… Я тебе не понравился?
Хм… Как бы так помягче сказать? Если я вдруг захочу побыть в шкуре матери Терезы, посвятить свою жизнь уходу за страдальцем, научусь бегать с травяной котлетой наперевес, вооружившись терпением, лаской и нежностью, то тогда да, вполне сойдешь.
— То есть не понравился? — глаза Ипохондриэля округлились. Он занервничал и упал передо мной на колени, облизывая пересохшие губы. — Только не обратно… Я прошу тебя… Только не обратно… Там меня не любят… Там меня бьют…
— Мало бьют, — заметила я, понимая, что после лекции про ГМО бить будут аккуратней, но сильнее. А то мало, вдруг переусердствуют ненароком и Умриэль станет солнцеедом? Питаемся солнышком, размножаемся почкованием. Где-то в голове звенела детская задорная песенка: «По почкам, по почкам бьем больно нарочно, в почку — бух! Свет потух!»
— Эй! Демон! Я заключал договор! Ты обещал мне невесту, которая меня полюбит! Ты где? Ты ведь обещал? — рыдал ушастый друг, медленно тая в воздухе. Я принюхалась. Нет, гуманизмом в моей квартире больше не пахнет.
Я молча взяла обои, отмерила и стала резать, прикидывая, как обрадуется хозяин новому ремонту. Пока в мечтах появлялся евроремонт, первая полоса медленно отлипала от стены, собираясь гармошкой. Липкие от клея руки никак не хотели отлипать от одуванчиков. Хотелось сесть на стульчик и завыть от отчаяния, но я обессиленно сползла по стене, швыряя кисточку в отлипшие обои. Я утешала себя тем, что это просто стены неровные, проектировщики косоглазые, строители криворукие, а я — молодец! Я хотя бы пыталась!
— Ремонт затеяла, наказание мое? — у меня перед глазами помахали актами, которые я пыталась поймать липкими от клея руками.
— Нет, просто экспериментирую со стилями. От бомж-кретинизма до эконом-минимализма, — ядовито заметила я, пытаясь отобрать акты. — А то у меня тут гостиница «Холостяцкая берлога». Туристический сезон в разгаре. Короче, хозяин меня убьет!
— И не просто убьет, — заметил демон, осматривая прилипшую к куску обоев кисточку. — Он тебя в ад пошлет, наказание мое!
— Я бы ограничилась задницей, — тяжело вздохнула я, пытаясь прилепить полосу на место.
— Хочешь сказать, что у тебя уже есть знакомый маршрут? — рассмеялся демон, присаживаясь рядом. — Акты подписывать будешь, наказание?
— Слушай, — я коварно посмотрела на акты, а потом перевела взгляд на лицо демона, который сразу же отрицательно покачал головой, глядя на свой красивый костюм. — Да! Ты меня правильно понял! Что значит «нет»? Тогда я ничего не подпишу!
Надеюсь, в ассортименте улыбочек у меня завалялась какая-нибудь милая и очаровательная улыбка, ибо без нее обои придется клеить самостоятельно.
Акты полетели на пол. Демон снял пиджак, глядя на меня так, словно жарил оладушек из меня на сковородке, пообещал мне такой Диснейленд, стоит мне только пасть смертью в битве за личное счастье, и витиевато выругался.
Через десять минут я держала обои, а демон их аккуратно резал. Мы проклеили четыре полосы. Нет, такими темпами к полуночи мы прихожую не закончим.
— А ничего, что ты ее наоборот клеишь? — поинтересовался демон. — И рисунок сдираешь, — усмехнулся демон, отойдя от меня и табуретки.
— Сойдет! — усмехнулась я, высунув язык от усердия. — Сдулись одуванчики!
Я отодвинулась от стены, критично рассматривая результат, скользкая от клея табуретка зашаталась под ногами. Ой! Как я хочу быть птичкой! Но взмах руками и слетающая с ноги тапка, намекали, что рожденные ползать летают метко.
Я падала на спину, понимая, что еще немного — и за мной будут ухаживать не только как за девушкой, но и как за инвалидом.
Неизбежное падение и приземление с криком «Ой!». Меня держали на руках, рядом валялись перевернутая табуретка и слетевшая тапка, а сердце билось с такой силой страха перед болью, что даже сразу не поняло, что впервые не упало на пол. Впервые в жизни меня поймали в момент неизбежного падения. Нет, я сейчас не лежу, изучая потолок, не плетусь старой каргой в сторону кровати, чтобы отлежаться, не ползу раненым бойцом в сторону комнаты, всхлипывая и проклиная производителей табуретки, не ковыляю юродивой, затаив злобу на закон подлости. Меня просто поймали… Я считаю удары сердца, пытаясь успокоить его, но оно не успокаивается. Мне страшно даже обернуться, потому что я точно знаю, что оно сейчас может предательски дрогнуть.
— Что-то ты быстро решила выйти из игры, — усмехнулся демон, отпуская меня, пока я пыталась снова восстановить равновесие не только душевных сил, но и вестибулярного аппарата. — Рано, слишком рано…
— Слушай, — как-то неловко и неуверенно начала я, понимая, что мне хочется узнать кое-что очень важное. — А кандидатов на выбор точно двенадцать?
— И ни одним больше, — ответили мне, глядя в глаза.
— А нельзя как-то поменять договор? Например, дополнительное соглашение, — вздохнула я, почему-то стараясь отвести взгляд. — Ну, например, чтобы это были люди. Нет, я не расист и понимаю, что они чем-то похожи на нас… Но есть момент, который меня смущает в каждом… Хвосты, клыки, уши смущают… Очень…
— Поздно, — заметил демон, глядя на то, как я честно подписываю на подоконнике акты. — Мне пора. Встречай!
Стоило демону исчезнуть, как посреди коридора возник силуэт. Судя по виду со спины, дедушка решил тряхнуть стариной, недавно схоронив бабушку. И сейчас вакансия бабушки свободна. Это что? У меня теперь тут филиал дома престарелых? Нет, я понимаю, что любви все возрасты покойны… Тьфу ты! Покорны… Но в его возрасте стрела Амура больше напоминает обширный инфаркт, а постель должна иметь стойкую ассоциацию с грелкой.
В тот момент, когда я надеялась, что не стану причиной
