— Сыночек! — прошипел расстроенный женский голос под аккомпанемент погремушки. — Ты где, сыночек? Мамочка пришла! Ползи ко мне, родной! Я так переживала… Так переживала…
— Мама! — обрадовался питон Вася, демонстрируя мне счастливую улыбку и махнув рукой куда-то позади себя. Гадюка Ивановна? Анаконда Петровна? Гюрза Степановна? — Красавица, познакомься! Это моя мама!
— Вы не переживайте, девушка. Мама вам мешать не будет. Мама в уголочке посидит, — заметила мама, подползая к нам и близоруко щурясь змеиными глазами. На ней было столько украшений, что я удивляюсь, как ее не утащила сорока. Пока мне озвучивали два имени, от которых в ответ зашипел бы любой уважающий себя кот, я поняла, что имена у них не просто уникальные, но и неповторимые. Лично для меня. Так что для удобства буду называть их Вася и Медуза Горгоновна.
Медуза Горгоновна осматривала меня со всех сторон, как машину на авторынке перед покупкой. Разве что с фонариком под капот не залезла. Ее очень интересовал мой пробег, скорость рождения внуков и километраж, который я, в случае чего, готова наматывать вокруг ее ненаглядной кровиночки. Взгляд у нее был таким проницательным, что тут же захотелось потребовать справку о флюорографии и рентгене.
— Мам, она хоть красивая? — с надеждой спросил Вася, снова протягивая руку в мою сторону.
— На любителя, сынок, — фыркнула Медуза Горгоновна, пока я с интересом и отвращением рассматривала «потенциальную свекровь». Ее лицо напоминало отчаянные попытки угасающей звезды вернуть себе былую юность, а волосы — городскую легенду, что иногда обычная краска для волос становится зеленоватой по не зависящим от производителя причинам.
— Ну что тебе сказать, сынок! Глаза могли бы быть и побольше, нос поменьше, подбородок поуже, губы попухлее… Но я не вмешиваюсь! Ваша жизнь — вы и решайте. Мама вмешиваться не будет… Но ты хоть о себе расскажи, сынок. Пусть знает, кто решил ее осчастливить! — заявила мама, которая собиралась молча посидеть в углу. Наш герой гордо вскинул голову и изрек:
— Я — василиск. Мой отец был василиском. Я наполовину наг. Мама — наг, а папа — василиск! — сообщили мне, пока мама стояла и чинно кивала, соглашаясь с тем, что мне несказанно повезло.
— Я могу убивать одним взглядом! Испепелять и обращать в камень! — хвастался мне потенциальный уж. Мама тем временем, шурша погремушкой на кончике хвоста и звеня драгоценностями, осматривала мой коридор с дотошностью будущего жильца.
— Мы очень древний народ. И живем больше двух тысяч лет, — продолжал питон Вася, положив мне руки на плечи, явно чтобы я не сбежала.
— И сколько тебе лет? — я поинтересовалась исключительно ради приличия, ибо Медуза Горгоновна уже критично рассматривала кроссовки, поднимая их за шнурки.
— Мне — восемьсот, — улыбнулся Вася. Мама, звеня браслетами, стала изучать содержимое моей сумки, методично перерывая пудреницу, блеск для губ, влажные салфетки, визитки.
— А маме? — на автомате спросила я, глядя, как из сумки извлекают чехол для зонтика.
— Вот, ползуночек мой, и эта туда же, — вздохнула Медуза Горгоновна, бросая его обратно в сумку. — Я хоть и обещала не вмешиваться, но, так и быть, отвечу! Не дождетесь, девочки! Все-все-все, сыночек. Я не вмешиваюсь. Считайте, что мамы здесь нет…
— А что вы ищете там? — поинтересовалась я, глядя, как рука Медузы Горгоновны открывает шкаф.
— Ничего-ничего, — заметила Медуза Горгоновна, улыбаясь мне. — Вы там шипите себе, а я тут посмотрю.
Хвост мамы скользнул под тумбочку и извлек оттуда внушительный ком пыли. На меня посмотрели, как на свинью, хрюкнувшую из лужи.
— Я спать, а вы как хотите, — зевнула я, глядя, как следом за комком пыли кончик хвоста выудил монетку. На меня бросили взгляд, как на жену олигарха, привыкшую сорить деньгами. Нет, рассказ про папу-василиска очень интересный, но время уже второй час ночи, а уборка меня изрядно вымотала.
Запахнув халат, отнеся сковородку на кухню, я пошлепала к своей кровати, натянула на себя одеяло и уснула. Проснулась я неожиданно для себя от громкого шипения.
— Лежи-лежи, ползуночек, — раздался ласковый голос, преисполненный скорбной горечи. — Это же ваша кровать… Мама здесь, на полу переночует… Свернется клубочком и переночует… Померзнет мама, ну ничего страшного… Ну негде матушке спать… Не позаботилась невестка…
Ну да, не достроила еще одну комнату для мамы. Как я могла?
— Мам! — прошипел Вася, пока мать горестно вздыхала. — Ложись. Будешь спать с нами…
— В качестве кого? — Я окончательно проснулась, даже привстала, откинув стеснение и одеяло. — В качестве участника, тренера, судьи или независимого консультанта-свечкодержателя? Мне просто интересно. Если что — свечка в столе, спички на кухне!
— Вот видишь, ползуночек… Мама на коврике, как собачка, поспит… Выносила, выкормила, а ты весь в папу, гад ползучий… — бухтела Медуза Горгоновна. — Куда же ты смотрел, сынок, когда на эту соглашался? Где же твои глаза были?
— А у тебя нет второй кровати? — встревоженно спросил ползунок, пытаясь нашарить первую. — Или еще одних покоев для мамы?
— Ой, простите, — ехидно ответила я. — Не успела достроить! А раз мама умеет так хорошо строить всех, то пусть она будет так любезна построить себе дом и жить отдельно!
Интересно, я правильно намекаю на то, что не собираюсь в срочном порядке арендовать двухкомнатную квартиру ради трехдневного визита чужой мамы?
— Обычно женихи как-то самостоятельно справлялись, — улыбнулась я, даже не собираясь двигаться. — Спокойной ночи…
Я снова накрылась одеялом. Проснулась оттого, что меня сдвигают на край кровати.
— Уговорил. Так и быть. Мамочка на краешке поспит, — раздалось шипение в темноте.
Судя по тому, насколько меня сдвинули, мама заняла весь плацдарм, оставив потенциальной молодой семье ютиться над пропастью. Послышались звон браслетов и шипение.
Я снова выплыла из мира грез оттого, что по моей ноге скользит змея, а меня кто-то нежно поглаживает по спине рукой. Если я сейчас обернусь и увижу потенциальную свекровь, то… Хотя нет, не свекровь.
— Я не поняла, что это за поползновения! — прошипела я, жадно сгребая свою подушку и ревниво оберегая свое одеяло. — Ты что? Озабоченный?
— Да, я озабоченный тем, что маме холодно. Я отдал ей свое одеяло, но ей все равно холодно, — шепотом заметил
