Если же вы сделаете неверный выбор – что же, пеняйте на себя. В скалах над вашими головами заложены бочонки с порохом, как только они рванут, половину вашего воинства раздавит камнями. После чего мы введем в бой свою артиллерию, стрельцов и пикинеров – благо те уже получили боевой опыт.
Вы будете истреблены, у вас нет ни единого шанса. Дорога впереди будет также заблокирована завалами.
Так что принимайте решение. Если выбираете мое предложение, разверните орудия лафетами вперед и выкатите к торхам, оставив ядра и бочки с порохом позади. После чего разверните свое оружие против лехов и истребляйте их, покуда не соединитесь с горцами».
– Господин капитан, что там написали бунтовщики?
Отто взволнованно смотрит мне в лицо, окружающие нас воины также с нетерпением ждут реакции своего кондотьера[44].
Отлично, стоит ответить громче – чтобы слышали все!
– Не бунтовщики, а наниматели! Конрад, поворачивай свои пушки лафетами вперед и выкатывай их к торхам! И чтоб без глупостей! Отто, скачи в голову колонны: у нас новый патрон, и его первый приказ – атаковать лехов!
– Зигфрид, но как же…
Волнение в глазах первого помощника сменилось изумлением, но выбора у нас действительно нет: придется нарушить кодекс наемника и ударить своих в спину.
– Чего замер? Оглох?! Не расслышал прямого приказа капитана?! Вперед!!!
Честь честью, но своя жизнь ландскнехту всяко дороже…
Глава 6
Осень 758 г. от основания Белой Кии
Госпиталь рогорцев при замке Львиные Врата
Аджей Руга
Лечебница Львиных Врат переполнена: рубка с дворянской конницей и гусарами обернулась большими потерями как для рогорцев, так и для степняков. Пленных лехов, раненым которых также оказывается посильная помощь, держат за внешним обводом стен крепости, в разбитом специально для них палаточном лагере.
Уверен, что, выиграй гетманское войско битву, Разивилл вряд ли бы оказался столь великодушен. Скорее раненых просто добили бы или насадили на колья по всей дороге от Сердца гор до Львиных Врат.
Отовсюду раздаются крики и стоны измученных людей, многие из которых умирают от огневицы. Пытаясь спасти увечных воинов, лекари вынуждены отрубать или отпиливать почерневшие конечности – и как же несчастные орут под жуткий треск разрываемой плоти и вторящего им хруста костей!
Проклятье, а ведь я мог бы быть на их месте…
Поежившись от внезапно накатившего озноба, я покидаю просторный зал бывших казарм. Даже здесь, при дикой скученности увечных, есть более или менее укромные места, что подходят для одного человека. И в одной из ниш, где заседал в свое время полковой писарь, лежит мой отец.
Старик сильно сдал после ранения. Его лицо осунулось, черты заострились, ставшее непривычно худым тело еле угадывается под серой тканью тонкого покрывала.
– Папа… Пап.
Он не реагировал на мой оклик, оставаясь в плену неясных, тревожных сновидений, только дернулся и что-то негромко, но взволнованно пробормотал.
– Папа, вставай.
Легонько потормошив отца за плечо, я все же его разбудил. В первую секунду он не узнал меня, но через мгновение его лицо озарилось яркой, счастливой улыбкой. Впрочем, и она недолго прожила на его лице, сменившись напряженным, что-то ищущим на мне (или во мне) взглядом.
– Я принес тебе поесть. Отощал ты на казенных харчах, на вот: печенная на углях курица, свежие лепешки и острый соленый сыр. Горцы делают. Говорят, очень вкусно. И молодое вино.
Отец, молча кивнув, тут же взял в руки кувшин и жадно присосался к горлышку. Кадык напряженно задергался вверх-вниз и дергался еще очень долго, пока я не обеспокоился здоровьем отца – все же раненому вино, пусть и молодое, не стоит пить чересчур много, к тому же натощак.
– Этак ты захмелеешь с голодухи! На-ка лучше птицу, бедрышко. Сам на углях пек.
Вновь отстраненно кивнув, отец вцепился зубами в еще горячую плоть птицы, ароматно пахнущую травами и перцем. Я же, хоть и исходил слюнками, пока пек, сейчас вдруг понял, что кусок мне в горло точно не полезет. По крайней мере пока мы не выговоримся.
В раздражении приложившись к горлышку кувшина, в очередной раз подивился вкусу напитка: ароматному, несколько тягучему и сладкому – словно пью сок или взвар из винограда. На закуску же я отломил маленький кусочек солоноватого овечьего сыра и тщательно прожевал.
Отец же все так же сосредоточенно работает челюстями, впрочем, насыщается он быстро и с заметным аппетитом, уговорив не только ножку и бедро, но обгладывая уже и косточки крылышка.
– Пап, – глубоко вздохнув, собрался я с мужеством, – нам придется поговорить.
– Знаю. – Отец смотрит куда-то в сторону и говорит без эмоций.
Эх, зараза, никак мне помочь не хочешь?! Ну и ладно!
– А знаешь ли ты, что это я спас тебя в бою? И кстати, – поморщившись, я в очередной раз потер зудящий под повязкой рубец, – меня самого там чуть не срубили.
– Знаю. – Отец впервые посмотрел мне в глаза, и лицо его несколько разгладилось. – Сильно досталось?
Ну наконец-то я слышу в его голосе участие и даже некий намек на тепло!
– Да неслабо грудину рубанули, кирасу прорубили. В пылу схватки подумал, что царапина, да только как опасность миновала, так сразу и сомлел. А после еще пять дней с огневицей пролежал – эти вонючие уроды либо чем-то смазывают лезвия, либо, что скорее всего, просто держат их в какой-то грязи. Ты-то сам как? – спохватился я, с сочувствием указывая на перетянутую чистой тряпицей голову.
– Ох, думал, уже и не спросишь! – Он наконец-то улыбнулся. – Нормально на самом деле, булавой вскользь зацепили. Был бы на месте шлем, я и удара бы не почуял.
– Угу. А на три пальца левее – и проломили бы висок.
Отец лишь пожал плечами – мол, чему быть, того не миновать.
– Пап?
– Мм?..
– А чего ты полез-то с Разивиллом в поход? Когорд ведь отправил тебе посланника, разве не так?
Отец бросил на меня насупленный взгляд:
– Да не поверил я никакому гонцу. Ты же пропал сразу после того, как свадьба Лагранов и Коргов расстроилась! И что мне было думать? Что некоторое время спустя Когорд опомнился и благословил союз любящих сердец? Как бы не так! За эти два месяца я исследовал всю дорогу от Дубца до Львиных Врат, заглядывая чуть ли не под каждый кустик!
– Ты был в Рогоре?!
– Да! Еще как был! Растормошил советника Лагранов, как мог, после чего направился к самому Горду. Ну на того-то где сядешь, там и слезешь! Только слушок все же кое-какой ходил по Дубцу, ходил… В конце концов я понял, что в графстве мне не рады, направился к Когорду.
– И?..
– И тот был ни жив ни мертв, когда меня увидел. Уж точно растерян! Однако наплел мне с три короба, что ты еще какое-то время находился в Корге и разыскивал Энтару. Продемонстрировал даже служанку, что видела тебя после высылки из
