Следующий месяц они со старшим майором занимались, на его взгляд, абсолютной чушью. То есть просто обсуждали его «сочинения». Неторопливо, обстоятельно, разбирая каждую мысль и каждый вывод. После чего Межлаук вновь отправлялся в камеру, обдумывать новое «сочинение». Каковое и представлял старшему майору на следующее утро. Подобная деятельность приводила его в недоумение, однако уже через три недели он внезапно поймал себя на мысли, что будь он на месте Сталина, то просто поставил бы себя самого к стенке. Без разговоров. Это ж надо было додуматься-то до подобного! Во фракционную борьбу поиграть захотелось. Свару в партии устроить. В такой-то международной обстановке. Тоже мне, нашлись «воины света», сражающиеся «за всё хорошее и против всего плохого»…
Валерий Иванович не знал, что один молодой, но весьма перспективный сотрудник НКВД, направленный в весьма необычную командировку, наряду с массой действительно ценнейшей и на текущий момент секретнейшей информации обратил внимания и на одну интересную, но на первый взгляд не слишком важную историю. Она заключалась в том, что во время некой вьетнамской войны, до которой от этого времени были ещё десятилетия и десятилетия (если она ещё вообще состоится), вьетнамцы предложили пленным американцам возможность отправлять письма на родину. С одним-единственным условием. В каждом письме они должны были написать несколько тёплых и добрых слов о Вьетнаме и его жителях. Нет, врать никто никого не заставлял. Не хотите – не пишите. Или пишите только о плохом и страшном. Но письма без тёплых слов просто не отправляли. Как и не отправляли письма, в которых эти слова были написаны формально. Как лозунги или штампы. «Цензоры» из числа вьетнамцев, знающих английский язык, следили за этим строго. Нужны были именно искренние слова. Честные. Прошедшие через душу. О чём угодно. О природе. О поварах и их усилиях сделать что-то вкусное из того скудного набора продуктов, который был здесь доступен. О чумазых, но весёлых детях, не унывающих под бомбёжками. О трудолюбии и самоотверженности вьетнамцев, которые сложно было не признать. Всего несколько искренних слов, которые ты найдёшь сам, – и твоё письмо уйдёт домой. А потом придёт ответ. И ты снова сможешь написать письмо домой, в котором снова будет несколько тёплых слов… А после освобождения и возвращения в США выяснилось, что девяносто процентов тех, кто участвовал в этой программе, не только не испытывали к вьетнамцам никаких негативных чувств, но и вообще изменили своё мировоззрение, которое сильно сдвинулось в сторону левых и социалистических идей. И продолжали придерживаться этих взглядов ещё годы и годы после возвращения из плена. Сами. Без принуждения. Потому что никто не сможет убедить человека в чём-то лучше его самого. Достаточно только правильно его на это замотивировать…
Ровно через месяц после первого разговора со старшим майором Валерия Ивановича внезапно подняли поздно вечером и, погрузив в машину, куда-то повезли. Причём не в «воронок», а в какую-то легковую. Похоже, в «Бьюик». У него раньше был «Паккард», но «Бьюики» он тоже видел…
Ехали недолго, около получаса. Межлаук прилип к окну. Тем более что ему никто в этом не мешал. На заднем сиденье он был один. Старший майор сел рядом с водителем, а более никого, даже конвоиров, в машине не было. Но за прошедший месяц Валерий Иванович уже настолько привык ко всяким необычностям, что на новую отреагировал спокойно и даже равнодушно. Тем более что он был практически уверен, что там, куда его привезут, его ждут ещё большие неожиданности…
Конечной точкой его путешествия оказалось Кунцево. Он бывал здесь достаточно редко, поскольку не входил в ближний круг Сталина, но бывал… Старший майор передал его с рук на руки какому-то местному энкавэдэшнику, напоследок кивнув ему вполне доброжелательно, после чего молчаливый старший сержант повёл его внутрь дома. Пройдя по коридору, они повернули направо и остановились перед дверью. Старший сержант тихо приказал:
– Ждите здесь, – после чего осторожно постучал и вошёл внутрь.
Обратно он вышел буквально через несколько секунд. Окинув Межлаука придирчивым взглядом, он едва заметно поморщился и приказал:
– Входите. Вас ждут.
Внутри за столом сидело шестеро. Во главе стола располагался сам Сталин. Справа от него – Фрунзе, Киров и Бухарин. Напротив них сидело ещё двое, из которых Валерий Иванович знал только одного – Вавилова, биолога, учёного и генетика, несколько лет назад ставшего руководителем мощного научно-исследовательского центра, расположенного под Новосибирском под весьма пафосным названием «Будущее-2». Тогда для финансирования этого внезапно появившегося центра пришлось сильно перекраивать планы. Вторым же был ещё довольно молодой человек, которого Межлаук до сего дня нигде и никогда не видел.
– Здравствуйте, Валерий Иванович, – негромко поздоровался Сталин, когда Межлаук замер посреди кабинета, не понимая, что сейчас будет с ним происходить, но надеясь на лучшее. Хозяин дачи усмехнулся и, повернувшись к тому самому незнакомому молодому человеку, произнёс:
– Вот, Александр, познакомьтесь – это и есть наш третий попутчик.
Молодой человек удивлённо вытаращился на Межлаука и изумлённо выдохнул:
– Кто? Вот этот зэка? Вы что, серьёзно?!
Глава 13
– Ох и ни хрена ж себе!!! – растерянно произнёс Алекс, обалдело воззрившись на «панель» холла. После чего перевёл недоумённый взгляд дальше, на виднеющийся из-за угла край куда большей по площади главной панели гостиной. Блин – и там то же самое!.. А как бы вы отреагировали, если бы, вернувшись с важной встречи во вполне, вследствие результатов этой встречи, умиротворённом состоянии, внезапно обнаружили на всех видеоповерхностях собственного дома… весьма фигуристую блондинку, которую яростно охаживает во все, так сказать, физиологические отверстия организма целая толпа негров. Блин, да даже ноздри, похоже, не остались не охваченными…
– Дом – пароль зет-зет-ноль-двадцать-эль-четыреста семьдесят девять-бокс! Коррекция! – торопливо выкрикнул Алекс, скидывая ботинки. – Сброс настроек видео. – Но несмотря на отданную команду, ничего не изменилось. Чернокожие «актеры» всё так же продолжали яростно шпилить постанывающую «актрису» своими впечатляющими «достоинствами». Алекс досадливо сморщился, быстро прикинул, что и как он делал, используя вычислительное ядро дома, и перешёл к более радикальным мерам: – Откат системы на ноль часов текущих суток!
Буйство… физиологии (назвать этот процесс любовью язык не поворачивался) мгновенно прекратилось, и «панели» тут же потемнели, начав демонстрировать умиротворяющую картину южной ночи. Тонкий серп луны, звёзды, Южный Крест над горизонтом, тихо накатывающая на берег волна… Алекс хмыкнул и, сунув ноги в тапочки, двинулся внутрь дома или, скорее, виллы, которую они снимали.
Сталин отыскался в своей комнате. Он сидел на кровати, весь пунцовый, и смотрел в окно. Алекс замер на пороге, едва заметно усмехнулся, после чего успокаивающе произнёс:
– Ничего, Иосиф Виссарионович, все через это проходят – ткнёшь в какую-нибудь на первый взгляд вполне безобидную рекламу, и тут как начнёт лезть такое, что хоть святых выноси…
На самом деле это было не совсем так – для подобного «буйства» требовалось старательно перейти по нескольким ссылкам, каждый раз реагируя на всё более и более откровенные картинки, но-о-о… Сталин осторожно покосился на парня и, не разглядев на его лице даже тени усмешки (держать лицо, ДЕРЖАТЬ, я сказал!), робко произнёс:
– Я-а-а… случайно. Даже не думал, что он так…
– Забыли, – махнул рукой Алекс. – Но
