Сталин, стремительно обретающий свою обычную уверенность в себе, серьёзно кивнул.
– Нет, я понял. Тех навыков обращения с Сетью, которые я благодаря вам уже обрёл, похоже, действительно недостаточно.
– Ну, значит, в следующий раз поедете вместе с остальными…
В этом будущем они находились уже второй месяц.
То, что и на этот раз ему не удастся перебраться в будущее вместе с семьёй, Алекс начал понимать где-то к сентябрю. Конечно, в тот момент ему никто ничего по этому поводу не говорил, но для того, чтобы сделать подобный вывод, Алексу было достаточно пару раз побывать на заседании «группы допущенных к тайне», в которую входили четверо руководителей страны и трое «возвращенцев». Споры там шли – мама не горюй! И главной их причиной было то, что «возвращенцы» и руководство говорили, как это ни парадоксально, на разных языках. При том, что обе группы вроде как пользовались русским…
На самом деле парадоксальность подобного утверждения только кажущаяся. Всем известно, что любая профессия всегда имеет свой профессиональный язык. Любая. Те же моряки со своим «гальюнами», «коками», «баками», «ютами» и «клотиками» – яркий тому пример. Причём даже общепринятое слово в «профессиональном» языке может означать нечто совершенно другое. Например, что для вас означает слово «корыто»? Скорее всего – либо ёмкость для воды, либо полунасмешливое название не слишком хорошо выглядящего судна. Ну, или автомобиля. А для строителя-железнодорожника «готовить корыто» обозначает делать длинную и продолговатую выемку в земле, в которую потом будет засыпаться балластный материал в виде песчаной подушки и слоя щебня, поверх которого уже и лягут рельсы… Столь же сильные различия имеет и язык разных времён. Спросите у современного студента, что такое «чесеир»[89]? Зависнет. И наоборот – у человека времён сороковых-семидесятых что означает «зависнет»? И это только самые простые примеры. Замеченная же Алексом проблема оказалась куда более сложной. Потому что дело в первую очередь заключалось не столько в терминологии, сколько в разности понятийного аппарата и сильно изменившегося именно у «возвращенцев» объёма общего тезауруса.
Дело в том, что любой из нас, пытаясь аргументировать свои мысли или изложить свою позицию, существенную часть подобной аргументации всегда оставляет, так сказать, «за скобками». Потому что развивать и детализировать и так известное и общепринятое нет никакой необходимости. Зато «не погруженного в тему» подобные недомолвки способно поставить в полный тупик. Помните анекдот о трудности русского языка, на которую жалуется иностранец, услышавший фразу: «Вася, да надень ты на хрен шапку, а то уши замёрзнут!» Какие уши на хрене?! И что это за шапка, которую можно на него надеть?! Он как раз об этом… Так вот, «возвращенцы», незаметно для самих себя, успели в будущем «подгрузиться» таким количеством новых терминов, понятий и ассоциативных связей между ними, что их объяснения и даже некоторые предложения время от времени вызывали у «посвященцев-руководителей» то самое «зависание». А иногда и натуральный гнев. Типа, да как они только могли даже подумать о подобном! И как исправить это без «подгружения» подобным же объёмом хотя бы одного из руководителей, Алекс не представлял.
Так что когда где-то в октябре Иосиф Виссарионович начал осторожное «прощупывание» на предмет того, чтобы перенести переезд Алекса и его семьи «в будущее» ещё хотя бы на один такт, он сразу сказал ему, что не против. Но именно и только на один. Потому что Ванька уже подрос и дольше тянуть возможности нет никакой. Ещё год-два, и он уже будет осознавать и понимать всё настолько хорошо, что ни о каком сохранении тайны уже и думать будет нельзя. Как бы этого ни хотелось. Вероятность того, что он точно где-то кому-то проболтается, будет близка к девяноста процентам. Причём и в этом времени, и в будущем. А это означает практически неминуемое раскрытие тайны и весь клубок сопутствующих проблем. Как для Алекса, так и для СССР. Причём и нынешнего, и будущего. Нужен ли им такой же «сквозьвременной хожденец», только уже работающий не на, а против Советского Союза? Вот то-то… Но в процессе разговора он постарался осторожно натолкнуть Сталина на мысль отправить в будущее ещё и кого-то из руководства. Сталин обещал подумать.
После этого разговора парень на некоторое время вернулся к тому, чем и занимался ранее. То есть помощи Гастеву с внедрением советского варианта системы «канбан» и других разработок, которые были признаны полезными для внедрения. Слава богу, особенного напряжения от него это не требовало, потому что кто-то из «возвращенцев» (ой, точно без Бориса Львовича не обошлось) приволок из будущего целый ворох информации о том, на каких предприятиях и в каких организациях эти усилия в прошлом такте реальности принесли наилучшие плоды, а где к внедрению новых методик отнеслись крайне формально и они ничего не дали. В основном, как понял Алекс, эта информация была добыта в архивах комитетов партийного и народного контроля… Так что его работа в ЦИТе по большей части свелась только к регулярному чтению лекций перед руководителями, которых отправляли на обучение в Институт труда, да проведению семинаров с сотрудниками. А поскольку большинство подобных руководителей было как раз из списка тех самых «провинившихся» организаций, каковые сотрудники Института труда, которых по получении информации накрутили «сверху», так что они принялись проверять их с истовым рвением, и за последующую «недоработку» большинству из данных руководителей грозило уже уголовное преследование, то слушали они его крайне внимательно и заинтересованно. Стараясь не упустить ни слова и тщательно разобраться со всеми моментами. Если уж «сверху» этому уделяется такое повышенное внимание. А с такими слушателями работать – одно удовольствие… Кроме того, его время от времени привлекали и к «музыкальному проекту», и к «спортивному», а пару раз даже попросили «набросать аргументацию» для разговора с фон Зеботендорфом и, как выразились, «людьми его плана». Но так, чтобы и остальным людям всё было более-менее понятно. В остальном же его жизнь как-то неожиданно для него вошла в обычный жизненный круг девяноста процентов населения планеты: работа/дом/общение с семьёй/редкие культурные выходы… Кстати, именно на подобных «культурных выходах» Алекс осознал, насколько его жена талантлива и популярна. Так, например, во время случайной беседы в Большом театре во время антракта он совершенно неожиданно для себя узнал, что своё участие в художественной выставке, которая должна была состоятся в Москве в декабре тридцать пятого, два великих художника – француз Анри Матисс и пока ещё не столь всемирно известный, но уже очень модный испанец Пабло Пикассо публично обусловили своим желанием познакомиться с госпожой До’Урден, которая, по выражению экспрессивного испанца, «является сияющей звездой на художественном небосводе, ибо она сумела привнести изящество и гармонию в грубую механическую утилитарность». Подобных восторженных эпитетов Эрика удостоилась после того, как на Всемирной выставке в Брюсселе, открывшейся двадцать седьмого апреля тридцать пятого года и все ещё продолжавшей работу, в составе советской экспозиции были выставлены прототипы новых моделей автомобилей заводов ЯАЗ, ГАЗ и ЗИС, дизайн которых был разработан именно Эрикой. Советским руководством ещё пару лет назад было принято решение иметь в любой отрасли не менее трёх профильных предприятий. Ну, чтобы они, конкурируя между собой, держали качество серийной продукции и уровень новых разработок на должном уровне. Но вот никаких специализированных секций дизайна в составе имеющихся на этих заводах КБ не имелось. Так что его жена развернулась на полную… А кроме того, в советском
