Отмен не было. Я не знал, радоваться этому или огорчаться. Конференция была рассчитана всего на день: просто ряд небезынтересных докладов. Теперь, когда я перестал преподавать, мне поступало не так уж много приглашений, но я решил, что необходимо проявлять интерес, держать руку на пульсе и тому подобное. К сожалению, приглашение прислали в июле, в один из тех жарких дней, когда мысли о непогоде просто не приходят в голову. Зима, как однажды заметила моя покойная жена, похожа на роды: ты толком не можешь вспомнить, что же было, как только все заканчивается. Она была права. И вот, когда день проведения конференции настал, я столкнулся с обычными проблемами, вызванными неожиданным снегом на линии, который представители национальной железнодорожной сети, похоже, выдумывали, чтобы оправдать необъяснимые задержки поездов.
Тем не менее Алис отвезла меня на местный вокзал к 7:30, а конференция должна была начаться не раньше 10. Мне нужно было пересесть в Бристоле, а затем до самого конца предстоял путь без пересадок. В Бристоле, как всегда, была давка – неудачное время дня, вокзал полон пассажиров из пригорода, – но Алис заказала мне билет заранее, и я, довольный, устроился на своем месте. Мы сделали остановку в Парквей, а затем пронеслись через Глостершир, оставляя позади его холмы, укрытые низкими холодными тучами. К этому времени все уже расселись и все места были заняты, и лишь немногие скитальцы бегали за кофе в вагон-ресторан и обратно, так что я не обратил внимания, когда какая-то женщина задела меня, пока она не прошла мимо. Тут мое внимание привлек зеленый цвет ее платья. Я поднял глаза. Она кинула взгляд через плечо – изумруды в ее волосах вспыхивали нимбом – и подарила мне легкую, загадочную улыбку, в которой, как мне показалось, проскользнули нотки торжества. А затем исчезла.
Зеленый – движение разрешено.
Голос в моей голове произнес: Дело не в доме, старый ты дурак. Дело в тебе.
И тут я действительно занервничал. Похоже, никто, кроме меня, не заметил ее появления, хотя, вероятно, все пассажиры были просто погружены в свои ноутбуки и газеты. Но все же женщины в платьях времен королевы Елизаветы нечасто встречаются в поездах. Меня посетила мысль, что незнакомка является только мне, но спокойнее мне не стало; что, если она внезапно появится на конференции? Слава богу, я не выступаю с докладом. Конечно, мне приходила и мысль о старческом слабоумии, но для него мои видения были слишком точны, слишком детальны. Как я уже упоминал, к дому, населенному призраками, я привык – но ведь и пламя с церковного кладбища, насколько я знаю, являлось только мне. А теперь еще и она.
На конференцию я прибыл в легком волнении. Притворись обычным человеком, твердил я себе. Конечно же, в лобби я встретил нескольких знакомых и тут же был втянут в одну из дискуссий, слегка окрашенных нотками борьбы за первенство, которые так типичны для академической среды. Но вот-вот должно было начаться первое выступление. Все вместе, продолжая болтать, мы прошли в лекционный зал, где, столкнувшись с необходимостью вникать в тонкости довольно подробного доклада о природе гравитационного микролинзирования, я отодвинул мысли о таинственной гостье на задний план.
По причинам, которые кажутся мне вполне очевидными, я всегда разделял магическую деятельность и обычную работу. Если вы профессор университета, говорить об астрологии, одном из худших слов с точки зрения астрономии, – не самая удачная идея. Но так было не всегда: вспомните Ньютона, в итоге вернувшегося к алхимии, поскольку он полагал, что одной физикой все не объяснишь. В наше время такое провернуть не удастся, но слушая затянувшийся – и, к слову, довольно нудный – доклад, я вспоминал о Возрождении и о магии. О воплощениях планет, которые были у каждой из них наряду с определенным символом и свойственными ей качествами. К примеру, Юпитер дарует богатство; Венера – любовь. А теперь, в век, когда планеты чуть не каждый год теряют свой статус (бедный старый Плутон), довольно сложно вернуться к мысли о том, что каждое небесное тело имеет собственное олицетворение, с характерными особенностями.
Все это крутилось у меня в голове на фоне продолжающихся докладов – как интересных, так и чересчур растянутых. Во время одного из таких докладов я поймал себя на том, что черчу в своем блокноте, словно какой-нибудь туповатый студент-выпускник; эта дурная привычка у меня давно. Несколькими линиями, не особо удачно, я набросал женское лицо и лист шалфея. Рисуя, я почти ощутил его запах и в страхе оглянулся, боясь увидеть таинственную гостью здесь, но в зале, заполненном моими, к счастью, такими обычными коллегами, не было и следа женщин в елизаветинских нарядах. На этом я прекратил рисовать, боясь ненароком призвать ее. Но где-то в подсознании крутилась мысль; я чувствовал, как она всплывает раз за разом, как воспоминание о сне. Она не давала мне покоя на протяжении всего перерыва.
Во время послеполуденного чая мне удалось поймать одного из своих самых подкованных в кометах коллег и расспросить, надеюсь, ненавязчиво, об Акияма – Маки.
– Да, восхитительно. Прекрасно, что к нам спешит такой гость. Будет видна уже этой ночью, представляешь? Конечно, сперва всего лишь пятнышком.
Доктор Робертс был полон энтузиазма.
– Однако, на самом деле, пролетит ужасно близко – всего в каком-то полумиллионе миль.
Я улыбнулся этой привычной шутке, хотя Робертс шутил лишь отчасти. Для небесного тела, путешествующего по Солнечной системе, такое расстояние недалеко от опасного сближения. Оно кажется огромным, но не с точки зрения астрономии.
– Сторонники теории заговора веселятся вовсю, конечно. Мне на почту приходит не меньше пяти писем в день с вопросами о конце света.
– Наверняка ужасно утомляет.
Тут нас прервал парень, приглашающий всех вернуться в зал, и беседа была окончена.
Встреча с таинственной гостьей этим утром настолько выбила меня из колеи, что я, использовав ухудшение погоды как предлог, отказался от участия в совместном обеде в индийском стиле, организованном одним из моих бывших коллег, и перехватил пару сандвичей, прежде чем сесть на более ранний поезд домой.
Хотя ничего от этого не выиграл. Нас задержали под Бристолем из-за проблем на линии. Я был рад, что догадался взять с собой книгу. Не без труда, но я отправил Алис сообщение – казалось бы, ученый должен легче адаптироваться ко всем современным технологиям, – написав, что позвоню с вокзала. Когда мы наконец добрались до Темпл-Мидс, оказалось, что мой поезд отменили. Все-таки я мог бы успеть на карри, возникла мрачная мысль; на своем вокзале я оказался уже после прибытия поезда, отправившегося после моего. В это время, около 10 вечера, платформа и окружавшие ее поля были скованы морозом. Пар вырывался у меня изо рта, и даже шерстяные перчатки не спасали руки от пронизывающего холода. Сжав трубку негнущимися пальцами, я набрал номер Алис и сказал, что встречу ее по пути. На нашем маленьком вокзале нет места для зала ожидания, а перспектива сидеть двадцать минут на продуваемом всеми ветрами перроне меня не прельщала. И я отправился в путь, бодро, но без спешки, по проселку, что шел к вокзалу. Высоко в небе висела луна, обрисованная морозным ореолом: кольцо ледяных кристалликов мерцало вокруг нее, и его мерцание освещало подмерзший боярышник, словно застывший во времени. Мои ботинки глухо стучали по промороженной земле. Я поднялся на вершину небольшого холма, с которого проселок сбегал прямо к главной
