Нефтида. Это была Нефтида. И они не знают деталей, с облегчением подумал Гадес.
— Я вот помню, что девица была симпатичной, — усмехнулся Майки. — Если бы не был так пьян, то попросил у нее телефончик.
— Может, к лучшему, что не стал, — сказал Гадес.
Он перехватил насмешливый взгляд Софи и ее улыбку: они одновременно представили и Нефтиду, которая пишет свой телефон, звеня браслетами, и хмурого Сета.
— Может, уже порепетируем? — вздохнула Роуз. — В этом месяце концертов много. Я очень рада, что вы так отчаянно веселитесь после, но давайте все-таки поработаем до.
Они честно пытались. Даже пару раз выдали неплохой результат, но в целом репетиция не задалась. Каждый из присутствующих поглядывал на Гадеса: их негласный лидер, он мог со вздохом сказать, что на сегодня все. Но не хотел.
Ни сдаваться, ни признавать, что ничего не вышло. Гадес не умел этого и не желал учиться.
Тьма и смерть всегда способны найти лазейку — или пытаться до тех пор, пока не получится.
И он тоже.
Поэтому продолжали терзать струны и клавиши, срывать голос до хрипоты и пить кофе, который приносила Софи. Так что в итоге под вечер добились неплохого звучания, и даже Гадес был вынужден признать, что они готовы к концерту.
— Как тебе? — подмигнула Роуз Софи, пока убирала синтезатор. — Не разрушилась магия музыки, когда увидела всё изнутри?
— Конечно, нет! Наоборот, это… любопытно.
Роуз повернулась к Гадесу:
— Подвезешь до бара Сэма?
— Он сегодня работает?
— Нет, но его сорвали по каким-то делам. Хочу заехать.
— Конечно.
Гадес предпочел бы поехать с Софи наедине в машине и услышать, что она действительно думает. Но отказывать Роуз он не хотел, поэтому, распрощавшись с Майки, Эллиотом и кивнувшим Стивом, Гадес помог Роуз закинуть синтезатор в машину, и втроем они направились к бару, где работал муж Роуз.
Уже по пути пришло сообщение от Хель. Она хотела встретиться, и Гадес кинул ей адрес бара.
Он не любил это место. Слишком тесное, пропахшее алкоголем, с маленькими столиками и дурацкими флагами разных государств вдоль стен. Роуз тут же упорхнула к мужу, а Софи уселась на предложенный стул. Единственное, за что Гадес всегда любил бары, так это за еду: выбор небольшой, но сытный.
— Часто здесь бываешь? — с любопытством огляделась Софи.
— Нет. Мне тут не нравится. Но иногда подвожу Роуз.
— Необычная пара, клавишница с цветными волосами и бармен.
— Что же необычного? Мы выбираем тех, кто близок нам по духу.
Гадес думал, она не обратит внимания на слова или смутится. Опустит глаза на потертую столешницу, и только мутный свет не даст разглядеть, как Софи покраснела. Но вместо этого она посмотрела прямо на него и спросила:
— Так и ты выбрал меня?
Он улыбнулся. И даже в этом баре, полном людей, ощутил тьму на кончиках пальцев — своих и ее. Наклонился:
— А ты?
Расстояние между их лицами было таким маленьким, что можно ощутить чужое дыхание. Гадес видел глаза Софи, и пусть она ничего не помнила, но их глубины — это Подземный мир. А в зрачках Софи отражался сам Гадес.
Она медленно отстранилась, вернулась на место, хотя не разорвала зрительного контакта. Она дразнила и провоцировала, и в этом было куда больше от королевы Подземного мира, чем от богини весны. Это заставляло желать ее. Коснуться, поцеловать, раздеть. Не останавливаться.
Гадес был богом смерти — тем, кто однажды не побоялся пойти против Деметры, Зевса, да хоть всего мира. Но и Персефона никогда не была кроткой.
— Понравилось, когда тебя целуют? — спросил Гадес, его голос звучал хрипло после целого дня, когда он пел.
— Мне понравилось, когда ты меня целуешь. Это было… не так, как с другими.
— Они же не боги.
— И не такие скромные.
Гадес улыбнулся, а бойкая официантка уже подавала им еду — но не успели они приступить, как Гадес ощутил присутствие другого бога. А через секунду его обвили тонкие холодные руки, которые несли смерть и аромат погребальных костров.
— Хель.
Она легко поцеловала его в щеку и уселась на свободный стул. Поздоровалась с удивленной Софи.
Очаровательно улыбнулась:
— У них же есть мясо? — и подозвала официантку.
Колокольчики звенели, вплетенные в ее волосы, косточки перестукивались друг с другом, а накрашенный угольным лаком пальчик летал по меню.
Гадес был знаком с Хель многие сотни лет и знал, что она ко всем относится достаточно фамильярно, как будто они старые друзья и близкие знакомые. И это тоже своеобразная маска — боги редко доверяют друг другу, чтобы показывать себя настоящих. И еще реже настолько храбры, что позволяют не носить масок.
Как-то раз Хель призналась Гадесу, что любит касаться богов и людей, потому что они неизменно вздрагивают, теряются: слишком ледяные у нее руки, навевают мысли о боли и смерти, о холоде и стонущих душах.
— Даже Зевс вздрагивает, — Хель усмехалась, когда рассказывала об этом Гадесу, — хотя никогда не признается. Даже боги боятся смерти — даже сильнее, чем люди. Боги теряют больше. Только ты всегда спокоен.
— Потому что сам несу смерть.
Хель не коснулась Софи в этом баре, хотя вряд ли Зевс рассказал ей, что она и есть Персефона. Гадес тоже не считал нужным делиться, но Хель все-таки уважала чужие выборы — в том числе спутников.
Она положила голову на сцепленные в замок руки:
— Я не помешала? — бросила короткий взгляд на Гадеса. — Могу вернуться позже. Я хотела поговорить… о некоторых профессиональных делах.
— Софи в курсе всего. Говори.
Хель пожала плечами: если Гадес считал, что при Софи можно, она не была против. Но прежде чем принесли заказанное жаркое, успела рассказать, что ей очень нравится Лондон: холодно, сыро, и город, кажется, не пытается выглядеть уютным.
Когда нож разрезал первый кусочек мяса, Хель серьезно произнесла:
— Не хотела говорить Зевсу, пока не обсужу с тобой. Что с твоим царством мертвых?
— В смысле? — осторожно спросил Гадес.
Хель вздохнула:
— Давай не ходить вокруг да около, а? Кто-то проверял на прочность границы моего мира мертвых. Что у тебя?
— То же самое. Не так давно. Не уверен, что кто-то хотел именно проникнуть, но небольшой подарок мне оставили.
— Что за подарок? — Хель попробовала первый кусочек мяса и одобрительно кивнула. Собрала на тарелке листья салата.
— Скелет. Скелет прошлого воплощения Персефоны.
Гадес видел, как взлетели брови Софи, и она торопливо взяла коктейль, чтобы отпить, как будто пряталась за ним. Опустила голову и с преувеличенным вниманием занялась собственной тарелкой.
— Неприятно, — сказала
