— Может, ты прав, и в чем-то мы с Джеком точно похожи. Может, для меня, как и для него, на самом деле дом — это ты.
— Раздевайся.
Ричард удивленно смотрит на Джека, но тот раздражается от непонимания братом элементарных вещей.
— Кофту свою снимай. Или так и будешь на встречах кривиться от боли?
Джек уже достает из рюкзака знакомую баночку с мазью, и Ричард стаскивает кофту, хотя на заднем сидении машины делать это не очень удобно. Джек просил дождаться его, прежде чем ехать на встречу, и теперь Ричард хорошо понимает, зачем.
— Заехал домой и забрал, — говорит Джек.
Салон наполняет запах ягод и зелени. Джек берет немного мази и аккуратно втирает в пересекающий грудь Ричарда след от ремня безопасности. Пальцы прохладные, движения быстрые и привычные, а лицо у Джека сосредоточенное.
В такие моменты он не столько брат, сколько шаман. Готовый шептать заговоры и призывать духов — или просто заживлять раны.
В таком качестве он идет с Ричардом и на следующие встречи. Как напоминание о том, что их стая сильна, что в ней за спиной вожака стоит настоящий шаман. Что их связывают не контракты, они волки одной стаи и братья.
Когда-то Мортоны посадили Ричарда на цепь.
Когда-то в его шею впивались шипы, ему не давали спать, хотя бы садиться удобно. Ему причиняли боль, заставляя оставаться оборотнем. Еще бы немного, и Ричард сошел с ума от пыток. И он отомстил. Жестоко, спуская колдовство, которое чуть не убило его самого.
Джек не одобрял и не порицал его действий, понимая, что руководит братом. Но в этот раз именно Джек первым и получил рикошет мести от Мортонов. Напомнил Ричарду, что есть не только он один, к которому может вернуться откат. И действия Ричарда теперь затрагивают всех.
И отец… Мортоны ни перед чем не остановятся, они пойдут до конца — как и когда-то. Но теперь Ричард не мстительный колдун, который хочет воздать должное надевшим ошейник. Теперь он молодой волк, который пока должен побыть вождем. Он ответственен не только за себя, но и за стаю, за брата и Кейт, которые тоже часть этой стаи.
Ричард хочет действовать не колдовством.
Всю вторую половину дня он встречается с другими стаями города. Где-то с ним говорят чопорные волчицы, которые кривят губы, где-то матерые волки, изрезанные шрамами. Один соглашается встретиться только на сто двадцатом этаже небоскрёба, в его офисе из стекла и трелей телефонных звонков. Другой — на лавочке парка.
Всем Ричард говорит одно и то же. Твердо рассказывает о том, как ведут себя Мортоны. Предлагает поддержать.
Волки издавна грызутся за территорию, это нормально. Но сажать на цепь и пытать — ненормально. Убивать вожака колдовством, не в открытом бою — ненормально.
Поддержите нас, говорит Ричард. Поддержите, иначе можете стать следующими на пути Мортонов. Иначе покажете, что считаете это нормальным. Вы готовы, что на ваших детей наденут ошейники? Готовы хоронить отцов только из-за того, что кто-то ударил их колдовством из-за спины.
Волки предпочитают открытые бои, силу и ум. Они поджимают губы на решительные слова Ричарда. Они косятся на молчаливого Джека рядом с ним: эта стая сильная, они бы не стали просить поддержки только чтобы прикрыть свои спины.
Ричард хочет не просто уничтожить Мортонов. Он хочет, чтобы сам их подход осуждался остальными волками. Чтобы это развалило стаю, и волки бросили Скайлер Мортон.
И это — самая изощренная месть, какая только может быть для вожака.
Хотя Ричард прекрасно понимает, что и с самой Скайлер придется что-то делать. С ее личными счетами.
Они заканчивают глубоко за полночь, но все волки соглашаются с позицией Ричарда. Нельзя позволять пытать других волков и убивать из-за спины. Только одна старая волчица говорит, усмехаясь:
— Ты же сам делал то же самое. Убивал колдовством.
— И жалею, что ответил тогда именно так. Это не выход, это хождение по кругу. Я хочу, чтобы было иначе.
Только в такси, которое везет их домой, наконец-то домой в маленькую квартирку с выходом на пожарную лестницу, Ричард позволяет себе выдохнуть и съехать на сиденье пониже.
— Как же я устал! — он прикрывает рот ладонью, отчаянно зевая. Ушибы снова начинают побаливать, и он думает, надо попросить Джека на ночь снова намазать.
Тот ухмыляется рядом:
— Отец будет недоволен.
Когда-то именно из-за этого они поссорились: Ричард считал, порядки надо менять, отец полагал, что стаи в большом городе редко пересекаются друг с другом, и это нормально. Никто не мешает друг другу.
Но никто и не помогает.
Поэтому никого особо не волновало, когда Ричарда пытали. Личные разборки стай, пусть даже переходят рамки — но эти дела ведь не касаются других. Никого не волновало, когда Ричард убил колдовством. Он же ответил, так же жестоко.
Не волновало бы и сейчас, но Ричард полагает, настало время изменений. И теперь каждое действие волнует всех.
— Я разбужу тебя, как приедем, — негромко говорит Джек, и это снова голос больше шамана, нежели брата.
Хотя Ричард не привык их различать. Он прикрывает глаза.
========== 10. ==========
Генри жалеет, что когда-то уехал.
Теперь он осмеливается признаться в этом сам себе. Став старше, мудрее, он на многое посмотрел иначе. Став отцом, в конце концов. Ему тоже сложно смотреть на то, как Коди совершает ошибки, о которых потом обязательно пожалеет. С ужасом думает, что все подростковые прелести переходного возраста его сыну еще предстоят.
Генри тоже когда-то был в возрасте непокорности, огрызался, не принимал полутонов и считал каждую новую любовь последней. И ради любви, как настоящий романтический герой, был готов на всё.
Он влюбился в светлые локоны Лизет, в ее смех и в то, как восхитительно она пахла полевыми цветами. Они встречались два года — целая вечность, когда тебе нет и двадцати. Он рассказал ей об оборотнях.
Она пришла в ужас. Воспитанная в строгой католической семье, Лизет не была яро верующей, ее хватало только носить простой крестик на шее да пореже ругаться. Но она заявила, что эта часть Генри — порождение дьявола. Ему стоит отказаться от этого, чтобы спасти свою бессмертную душу. И остаться с Лизет.
Именно она поставила условие: либо она, либо оборотни. Генри был влюблен. Генри был готов на всё.
И теперь понимает отца, который пришел в ужас, когда сын заявил о своем решении, гордо задирая нос и показывая уверенность, которой он не ощущал.
Они тогда страшно поругались. Настолько, что отец заявил, если сейчас Генри уйдет и откажется от своей сущности оборотня, он
