Из дневников Екатерины Армстронг. Дата не определена.
Бог так решил, что миссия женщины – давать жизнь. Кто я, чтобы противиться его воле? Может, вы скажете мне, почему так тяжело быть ученым? Я еще никогда не чувствовала такого одиночества и такого немого противостояния со Вселенной. Я бы хотела объяснить это чувство. Не знаю, переживает ли его кто-то еще или только ученые.
Говорят, что научное открытие – это огромное счастье. Счастье постижения нового, чего-то такого, что никто еще не знает, кроме тебя. Говорят, что ученого переполняют вдохновение и радость, близкая к экстазу. Когда я сама столкнулась с этим, то испытала совсем другое. Сначала это было противостояние. Я смотрела на звезды и думала о том, что изменение концентрации мутагена способно совершить чудо и вылечить множество людей, может исцелить моего Андрея, который уже стал личностью, но был на грани истощения. Но вот только я не знала, какой должна быть эта концентрация. А звезды знают, но молчат. Космос не готов так просто сдаться и открыть свои секреты. Если быть честной, то я только надеялась, но не была уверена в том, что это вообще сработает. Такое чрезмерно для человека. И чтобы устоять в этом противостоянии с самой природой, мне пришлось на время забыть о том, что я человек.
Мне пришлось быть ученым до самого конца. До самой бесчеловечной степени. Исследовать – значит, взять холодный скальпель и ставить эксперименты. Значит, абстрагироваться от всего и смотреть только на цифры, показатели, коэффициенты. Я убивала человека и вносила данные в таблицу. Жизнь превращалась в несколько цифр в таблице и точек на кривой. Этого было мало. Надо было идти дальше и дальше. Кривая должна была быть построена целиком, чтобы мы наконец узнали нужную концентрацию – единственно верный результат, способный дать нам то, чего мы добивались.
Ни один мужчина не смог бы сделать это, не став бездушным мясником. В моем противостоянии с природой, от которого физики, астрономы, математики – все получают несказанную радость, у меня не было ни капли радости. Это была схватка со сжатыми зубами, отключенным сердцем и по локоть в крови. Как бешеная самка, я пыталась защитить сына. Хотя теперь понимаю, что все равно изменилась. Начала по-другому относиться к жизни вообще. Жизнь – это удивительное таинство природы – стала на время набором данных. А отсутствие жизни – другим набором данных. Я стараюсь убедить себя в том, что Андрей не позволял мне полностью встать на эти позиции, ведь его жизнь была чем-то большим. Проблема в том, что, для того чтобы быть чем-то большим, она сначала должна стать правильным набором данных. Вот это и сводило с ума. Мир перестал казаться той реальностью, какой он был всегда, какой был обычно.
После противостояния, которое я выиграла… Потому что я играла не по правилам, нарушая все устои ради результата… После этого началось другое. Это было постижение. Я верила в успех, но, когда все получилось, когда после многочисленных опытов ген бабочки смог дать именно то, что требовалось, и мы наконец нашли нужную концентрацию, я все же удивилась. Наверное, это было не просто удивление, скорее шок. Как же так, скажете вы. Верить в успех и испытать шок? Дело в том, что только тут я поняла, что это и правда возможно. Что это реальность. Оказывается, моя вера до этого была самообманом. От тех исследователей, которым не повезло, я отличалась только тем, что мне повезло. И все получилось.
Я не была талантливее других. Теперь я понимаю, что во многих пунктах своей траектории исследование могло пойти совсем не так. Оглядываясь назад, я вижу десятки чудесных совпадений и несколько огромных удач, которые никак не зависели от меня. Именно поэтому началось постижение того, что было открыто.
Когда первый мутант пережил погружение, я впервые посетила кладбище наших пациентов. Я стояла на коленях и благодарила их за эту ужасную жертву и огромный вклад в науку. Я благодарила за шанс для Андрея. После этого я наконец-то села за чтение того, что теперь мне было так нужно, чтобы сохранить последние капли человечности. Я читала про специальные подразделения японской Квантунской армии – отряды 100, 516 и 731-й. Под видом отделения по предотвращению заболеваний боевых лошадей и под другими предлогами эти отряды на территории Китая, Монголии и Советского Союза испытывали химическое и биологическое оружие на живых людях. Также они ставили опыты – сколько человек проживет, если его варить в кипятке, лишать питья или пищи, обмораживать или проводить вивисекцию.
Обычные с виду люди, японские медики, чьи фотографии я рассматривала, скрупулезно описывали все полученные данные. По их лицам никогда не скажешь, что они делали что-то подобное. Я долго вглядывалась в них и пыталась понять, чем я от них отличаюсь. Я смотрела в зеркало, стараясь уловить схожесть с ними.
Третий рейх, безусловно, зашел значительно дальше в этих вопросах. Достижения нацистских медиков в этой области были на голову выше, чем скромные результаты японских коллег. И полет мысли, и широта методов, глобальность замыслов просто поражали. В распоряжении этих ученых были концентрационные лагеря, неограниченный доступ к объектам исследования. Цифры говорят сами за себя. Йозеф Менгеле произвел эксперименты более чем над 1500 парами близнецов. Лишь 300 из них остались живы после этого. Он не просто травил их ядами или варил заживо, он пытался изменить цвет глаз, сращивал их органы друг с другом, одновременно вскрывал и сравнивал пораженные и здоровые органы близнецов, словом, использовал фантазию, которой недоставало японцам. И Менгеле был лишь один из полчища медиков Третьего рейха.
Когда я впервые, еще в академии, узнала про эти эксперименты, первым делом меня заинтересовал вопрос: были ли данные, полученные в ходе этих опытов, обнародованы. Доступны ли они специалистам? Я задала профессору этот вопрос. Он сказал, что все данные доступны. Но ни у кого не поворачивается язык назвать их научными и не поднимается рука проверить их научную достоверность. Поэтому, несмотря на большой материал, он по большей части не входит в научные справочники. А если входит, то без ссылки на авторов и то, как он был получен. Тогда я спросила:
– Простите, пожалуйста, я понимаю, что это может звучать грубо. Десятки тысяч людей, которые стали жертвами этих экспериментов, погибли зря? Или полученные лабораторные данные сегодня использованы для чего-то, что бы приносило пользу?
Помню, что на меня тогда неодобрительно посмотрел не только лектор, но и друзья. Кто-то даже крикнул с места:
– Нацистка!
Лектор ответил:
– Видите ли, мисс Армстронг, как я уже сказал, для научного и в конечном счете
