— У меня складывается такое ощущение, что я разговариваю со стеной. Разве я не предупреждал тебя? Разве я не отдал тебе чёткий и ясный приказ, но ты не желаешь подчиняться. Ты никогда не делаешь то, что тебе велено, да, тыковка? — спокойно заметил Король, опуская руку, которая только что влепила сыну оглушительную пощёчину. — А потом ты имеешь наглость заявляться ко мне и ныть дни и ночи напролёт, что тебе, видишь ли, больно, что ты несчастен, что я тиран и не даю тебе вздохнуть полной грудью. Мне вот интересно, твою пустую голову никогда не посещала мысль, что, может быть, правила игры, в которую мы играем, чересчур сложны для тебя, эльфёнок?
— Иди в жопу! — прошипел Леголас, утирая кровь тыльной стороной ладони с разбитой губы.
— О, всенепременно! — мрачно ухмыльнулся Король.
— Ты не можешь так обращаться с собственным ребёнком! — встрял в перепалку королевской четы Бард. Как Трандуил мог быть таким безразличным, таким невероятно холодным и жестоким по отношению к собственной плоти и крови, единственному живому члену семьи, который у него остался, было для Барда загадкой.
— Этому «ребёнку» три тысячи лет недавно стукнуло, — насмешливо вздёрнул бровь Трандуил. Но Бард с таким ужасом и презрением посмотрел на него, что Король закатил глаза и вынужден был сменить гнев на милость. — Да, да… Бить эльфят недопустимо, но, видишь ли, этот эльфёнок ещё и мой консорт. А своего консорта я буду воспитывать так, как посчитаю нужным.
— Я не приемлю насилие ни в каком виде! — прорычал Бард в прекрасное лицо Короля. Но тот лишь многозначительно кивнул на кровать, где сексуальная бестия, получив от хозяина строгое внушение, наконец-то заняла положенное ей место и теперь косилась на них хитрющими глазками, уткнувшись грудью в белоснежные простыни и призывно повиливая аппетитной попой.
— Всё зависит от того, с какой стороны на это насилие посмотреть, Король Дейла, — самодовольно улыбнулся Трандуил, не сводя глаз с распутного отпрыска. — Там, где ты видишь насилие, я вижу желание столь страстное, что оно может испепелить дотла. Там, где ты видишь подчинение, моя тыковка видит возможность затрахать меня до потери пульса. Там где…
— Валар! Сколько высокопарных слов, просто возьми и трахни уже свою тыковку! — раздался раздражённый голос со стороны траходрома. — Долго мне ещё здесь стоять, сверкая голым задом?
— Столько, сколько сочту нужным, эльфёнок, — спокойно ответил Король и тяжело вздохнул. — И если ты думаешь, что отделаешься простой пощёчиной, то ты очень ошибаешься. Это был всего лишь аперитив перед главным блюдом.
— Вы ненормальные! Совершенное больные на голову! Ненавижу вас! — выкрикнул Бард и попытался оттолкнуть Короля Эльфов со своего пути, намереваясь покинуть банкет в самый разгар веселья. — Вас обоих!
— Король Дейла, хоть ты не веди себя, как взбалмошное дитя, — от души рассмеялся Трандуил. Одна рука схватила бросившегося наутёк любовника за горло, а другая сжалась на его каменном члене. — Тебе понравилось представление, которое мой дерзкий отпрыск для тебя устроил. Или у тебя встаёт на всех, кого ты ненавидишь?
Бард зарделся, как девица на выданье, и прохрипел:
— Намёк понят. Трандуил, отпусти уже! Задушишь же!
— Намёки. Намёки… — раздражённо вздохнул Леголас. — Я когда-нибудь дождусь конкретных поступательных действий?!
— ЗАТКНИСЬ! — в сердцах рявкнули на неугомонного эльфа два Короля и сошлись в зверином поцелуе, терзая губы друг друга.
Спустя вечность Трандуил разорвал поцелуй, но лишь для того, чтобы обнять его со спины. Бард чувствовал жар его кожи каждой клеточкой тела; чувствовал, как жестокие губы скользят по его шее, облизывая и покусывая, целенаправленно продвигаясь в направлении его уха; чувствовал, как стальная рука ласкает его член и играет с яичками. Это была пытка, но красивая и чувственная. Бард слабо трепыхался, уносимый волнами возбуждения в открытый океан страсти, лишённый остатков здравого смысла. Разум вопил благим матом «НЕТ!!!», но вот его член воодушевлённо скандировал «ДА! ДА! ТРИЖДЫ ДА!!!».
Бард был столь поглощён своими чувствами и ощущениями, что упустил из виду взгляд Короля, который ни на секунду не сводил синих глаз со своего зеркального отражения, пристально наблюдавшего за каждым его движением исподлобья.
— Ada, пожалуйста… Заставь его! — не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, о чём так сладко умолял отца Леголас.
— Видишь, каким красивым и покорным он может быть, стоит поставить его на колени, — прошептал Трандуил любовнику на ухо и холодно бросил в сторону кровати, где томился в гордом одиночестве его нетерпеливый отпрыск. — Леголас, если бы ты хоть иногда слушал меня, то ты бы давно понял, что сегодня не на меня тебе следует расточать свои чары! Как по мне, так всё, чего ты заслуживаешь, это хорошую взбучку. И, можешь не сомневаться, ты её получишь.
«Святые небеса. Какой же он красивый, просто соблазн во плоти. Как можно наказывать столь совершенное создание?» — прошептал про себя Король Бард, загипнотизированный розовой дырочкой, манившей его к себе, как моряков песни русалок. Человек нервно сглотнул и замотал головой, пытаясь прогнать наваждение и надеясь, что он не умудрился ляпнуть это вслух.
— Король Дейла, умоляю… Я твой. Делай со мной всё, что твоей душе угодно. Возьми меня так, как пожелаешь, — прохрипел, уткнувшись головой в подушку, Леголас. Казалось, принц забрался ему в голову и прочитал его мысли, но на самом деле эльф просто прочитал выражение его лица в отражении зеркала. Людей было невероятно легко читать. В отличие от Трандуила.
Король Эльфов был всем, чем он когда-либо владел, всем, что он когда-либо хотел. Единственным, кого он по-настоящему любил, единственным, кто был для него по-настоящему важен. Мир мог сгореть дотла, непроглядная тьма могла поглотить солнце и звёзды — всё это не имело для Леголаса никакого значения, ведь рядом был он, его солнце и звёзды. Леголас никогда не ставил под сомнение что то, что он чувствовал к своему создателю взаимно. Желание, которое невозможно утолить ни через сотню, ни через тысячи лет. Страсть, такая яркая и первобытная, что она могла испепелить дотла. Связь, столь крепкая и неразрывная, что ни смерть, ни расстояние не в силах были её разорвать. Любовь, такая всеобъемлющая и безоговорочная, такая дикая и яростная, что она не оставляла места ни для чего другого. Ни для кого другого.
Вот только эльфийский принц уже не был уверен в том, что отец чувствовал к нему то же, что и он к нему. И от одной только мысли о том, что он может потерять его, желудок сворачивался в бараний рог.
«Да пошло оно всё к Морготу! Ненавижу!» — выругался про себя Леголас.
Вот только он и сам не знал, кого он ненавидел сильнее: себя, за то, что позволил всему этому случиться, или отца,
