– Но я не просил никакой силы!
– Я тоже не просила. И не просила, чтобы меня называли колдуньей. Но любой дар небес несет с собой опасность того, что другие могут не понять его.
– Значит, ты не боишься? В прошлом году в Ллене сожгли заживо одну женщину – говорили, что она колдунья.
Бранвен подняла взгляд к лучикам света, просачивавшимся в дыры у нас над головой.
– Всемогущему Господу известно, что я не колдунья. Я всего лишь стараюсь применить свои скромные дарования на благо людям.
– Ты пытаешься соединить древнюю мудрость с новой. И это пугает людей.
Взгляд сапфировых глаз смягчился.
– Ты видишь больше, чем я. Да, это пугает людей. Как почти все в наши дни.
Она осторожно закрепила повязку.
– Мир меняется, Эмрис. Я никогда не видела подобных смутных времен, даже… в другом месте. Вторжения из-за моря. Наемники, в одну ночь меняющие хозяина. Христиане воюют с приверженцами старой веры. Приверженцы старой веры воюют с христианами. Люди напуганы. Смертельно напуганы. Все неизвестное считается дьявольщиной.
Я с трудом приподнялся и сел.
– А у тебя никогда не появлялось желания… – Голос изменил мне, и я сглотнул. – Навсегда отказаться от этого дара? Желания стать такой, как все? Чтобы никто не называл тебя дьяволицей?
– Разумеется, появлялось. – Она в задумчивости покусала губу. – Однако мне помогает моя вера. Понимаешь ли, новая религия могущественна. Очень могущественна! Вспомни только, что Бог сделал для святой Бригитты[21] и святого Колумбы[22]! И все же я знаю достаточно о древней вере, чтобы понимать: она тоже обладает большой силой. Разве нельзя питать надежду на то, что они – старое и новое – смогут существовать вместе? Что могут принести пользу друг другу? Несмотря на то, что учение Иисуса изменило мою душу, я не могу отказаться от веры в прежних богов. Еврейских. Греческих. Богов друидов. И других, более древних.
Я уныло смотрел на нее.
– Ты так много знаешь. А я так невежествен.
– В этом ты ошибаешься. Я знаю мало. Очень мало. – Внезапно на лице Бранвен промелькнуло выражение боли. – Например, я не могу понять… почему ты никогда не зовешь меня матушкой.
Я ощутил болезненный укол в сердце.
– Это потому…
– Почему?
– Потому что я не верю в то, что ты – моя мать.
Я заметил, что у нее перехватило дыхание.
– И ты не веришь в то, что твое настоящее имя – Эмрис?
– Нет.
– И в то, что мое имя – Бранвен?
– Нет.
Она подняла голову и несколько долгих минут смотрела на соломенную крышу, за многие годы почерневшую от копоти очага. Наконец, она снова взглянула мне в лицо.
– Насчет моего имени ты прав. Когда мы очутились здесь, я взяла себе новое имя из одной древней легенды.
– Той, которую я слышал от тебя? О Бранвен, дочери Ллира?
Она кивнула.
– Ты помнишь ее? Тогда ты должен помнить, что Бранвен приехала из далекой страны, чтобы выйти замуж за короля Ирландии. Юность ее была озарена счастьем и надеждами.
– А закончилась ее жизнь, – продолжал я, – ужасной трагедией. Ее последние слова были: «Увы! Горе мне, что я родилась!»[23].
Она взяла мою руку в свои.
– Но я солгала тебе только о своем имени, а не о твоем. О моей жизни, но не о твоей. Прошу тебя, поверь мне! Тебя на самом деле зовут Эмрис. И ты мой сын.
Где-то в горле у меня родилось рыдание.
– Но если ты и вправду моя мать, почему ты не можешь рассказать, где мой дом? Мой настоящий дом, моя родина?
– Нет, я не могу! Эти воспоминания слишком болезненны для меня. И слишком опасны для тебя.
– Тогда как же ты можешь ожидать, что я тебе поверю?
– Прошу, выслушай меня. Я ничего не рассказываю тебе только потому, что знаю – так будет лучше! Ты лишился памяти не просто так. Это благословение.
– Это проклятье! – сердито воскликнул я.
Бранвен посмотрела на меня, и взор ее затуманился. Мне показалось, что она вот-вот заговорит, расскажет мне то, что я так жаждал узнать. Но внезапно пальцы ее сжали мою руку – это был жест не сострадания, но страха.
Глава 6
Пламя
Возникшая в дверном проеме фигура заслонила свет.
Я вскочил с тюфяка, уронив на пол деревянную чашу Бранвен.
– Динатий!
Мускулистая рука протянулась к нам.
– Выходите отсюда оба.
– Мы никуда не пойдем. – Бранвен поднялась на ноги и стала рядом со мной.
Серые глаза Динатия злобно вспыхнули. Обернувшись, он крикнул кому-то через плечо:
– Сначала хватайте ее!
Он вошел в хижину, следом за ним появились двое парней – из тех, что швырялись камнями на площади. Луда с ними не было.
Я схватил Динатия за руку, но он стряхнул меня, как муху. Я отлетел прочь и врезался в стол, заставленный утварью и снадобьями Бранвен. Ложки, ножи, сита, чаши рассыпались по земляному полу хижины, стол треснул под моим весом. Отвары и мази забрызгали глинобитные стены, в воздухе закружились семена и сухие листья.
Я увидел, как он борется с Бранвен, вскочил на ноги и прыгнул на него. Он развернулся и нанес мне удар такой силы, что я спиной ударился о ближайшую стену. У меня закружилась голова, и несколько мгновений я лежал неподвижно.
Когда туман перед глазами рассеялся, я сообразил, что в хижине, кроме меня, никого нет. Я не сразу понял, что произошло. Затем снаружи послышались какие-то крики, и я, спотыкаясь, двинулся к выходу.
Бранвен лежала на земле в двадцати или тридцати шагах от дома, на тропе. Руки и ноги ее были связаны плетеной веревкой. В рот ей запихнули кусок ткани, оторванный от ее платья, чтобы она не смогла позвать на помощь. Видимо, торговцы и крестьяне, занятые своими делами на площади, не заметили, что происходит – или не желали вмешиваться.
– Только посмотрите на нее, – гоготал тощий смуглый парень, указывая на распростертое тело. – Сейчас она не так уж страшна.
Приятель его, еще державший в руке кусок веревки, тоже засмеялся в ответ.
– Скоро колдунья свое получит!
Я бросился на помощь Бранвен. Вдруг я заметил Динатия – тот склонился над кучей хвороста, наваленной под раскидистыми ветвями дуба. Затем он швырнул в кучу веток полный совок раскаленных угольев из кузницы,
