Сухие ветки затрещали. Столб дыма устремился к небу сквозь крону дерева. Динатий выпрямился, уперев руки в бока, любуясь своей работой. Темный силуэт его вырисовывался на фоне рыжего пламени, и мне показалось, что передо мной сам Сатана.
– Она сказала, что не боится огня! – заявил Динатий, и мальчики закивали. – Она сказала, что ее нельзя сжечь!
– Сейчас посмотрим, правда ли это, – сказал парень с веревкой.
– Пожар! – крикнул какой-то торговец, внезапно заметивший огонь.
– Потушите костер! – крикнула соседка, появившись на пороге своей хижины.
Но прежде чем кто-либо успел пошевелиться, два парня схватили Бранвен за ноги и потащили к пылавшему дереву, где ждал Динатий.
Я выбежал из дома, не отрывая взгляда от своего врага. Во мне бушевала ярость, такая ярость, которой я никогда прежде не испытывал. С ней невозможно было справиться, ее невозможно было унять, она нахлынула на меня подобно гигантской волне, затопив все остальные чувства и ощущения.
Увидев меня, Динатий ухмыльнулся.
– Ты как раз вовремя, ублюдок. Поджарим вас вместе.
Меня охватило одно-единственное могучее желание. «Он должен сгореть. Он должен гореть в аду».
В это мгновение дерево задрожало, раздался треск, словно в него ударила молния. Динатий поднял голову, и один из самых толстых сучьев, возможно, поврежденный огнем, обломился. Динатий не успел отскочить в сторону – огромная ветка рухнула прямо на него, пригвоздила его к земле. Пламя вздымалось все выше, подобно дыханию дюжины драконов. Крестьяне и торговцы бросились врассыпную. Ветки ломались и летели вниз, рассыпая дождь искр; вой пламени и треск горящего дерева почти заглушали вопли придавленного к земле мальчика.
Я поспешил к Бранвен. Ее бросили всего в нескольких шагах от пылающего дуба. Пламя уже лизало край ее платья. Я быстро оттащил ее от дышавшего жаром дерева и развязал веревки. Она выплюнула кляп и уставилась на меня с выражением одновременно благодарности и страха.
– Это ты сделал?
– Я… я думаю, да. Это какая-то магия.
Взгляд сапфировых глаз пронизывал меня насквозь.
– Это твоя магия. Проявление твоего могущества.
Но я не успел ответить – из костра раздался леденящий кровь вопль. Человек кричал и кричал, и голос его был полон смертной муки. Когда я услышал этот крик – крик беспомощного человеческого существа, – кровь застыла у меня в жилах. Я вдруг понял, что я наделал. И понял также, что я должен сделать дальше.
– Нет! – воскликнула Бранвен, схватив меня за подол туники.
Но было уже поздно. Я бросился в ревущее пламя.
Глава 7
Тьма
Голоса. Ангельские голоса.
Я резко сел. Неужели это действительно поют ангелы? Неужели я действительно умер? Меня окружала полная темнота. Чернее самой темной ночи в моей жизни.
А потом пришла боль. Боль в лице, боль в правой руке сказала мне, что на самом деле я все-таки жив. Боль была невыносимой. Она жгла, когтила. Мне казалось, будто с меня заживо сдирают кожу.
Сквозь эту боль я постепенно различил, что у меня на лбу лежит какая-то странная тяжесть. Я осторожно поднял руку к лицу и сообразил, что пальцы моей правой руки перебинтованы. А также лоб, щеки, глаза – все лицо скрывал слой влажной прохладной ткани, от которой исходил резкий запах лечебных трав. Даже самое легкое прикосновение причиняло такую боль, как будто в тело мое вонзались десятки кинжалов.
Скрипнула тяжелая дверь. По каменному полу зашуршали чьи-то шаги, порождая эхо в просторном помещении с высоким потолком. Мне показалось, что я узнаю звук этих шагов.
– Бранвен?
– Да, это я, сынок, – ответил мне голос из темноты. – Ты очнулся. Я рада. – Однако голос ее звучал скорее печально, чем радостно, подумал я, когда она ласково погладила меня по голове. – Я должна сменить тебе повязки. Боюсь, это будет больно.
– Нет. Не трогай меня.
– Но так надо, иначе ожоги не заживут.
– Нет.
– Эмрис, ты должен потерпеть.
– Ну хорошо, только осторожно! У меня и так все очень болит.
– Я знаю, я знаю.
Я изо всех сил старался лежать смирно, пока она прикосновениями легкими, как крылья бабочки, осторожно развертывала повязки. Прежде чем заняться этим, она капнула мне на лицо какую-то жидкость – снадобье пахло свежестью, словно лес после грозы. И слегка успокоило боль. Я почувствовал себя немного лучше и засыпал ее градом вопросов.
– Долго я спал? Где мы? Что это за голоса?
– Мы с тобой – прости, если тебе это покажется неприятным – в храме Святого Петра. Мы гости здешних монахинь. Ты слышишь, как они поют.
– Святого Петра! Но это же в Каэр Мирддине!
– Верно.
В открытое окно или дверь ворвался прохладный ветер, и я натянул на плечи грубое шерстяное одеяло.
– Это же в нескольких днях пути от нашей деревни, даже на лошади.
– Да.
– Но…
– Лежи тихо, Эмрис, мне нужно снять это.
– Но…
– Тише, тише… вот так. Потерпи минутку. Все, готово.
Повязка исчезла, и все вопросы относительно нашего путешествия были забыты. Новый вопрос занимал мои мысли. Несмотря на то, что глаза мои больше не были завязаны, я по-прежнему ничего не видел.
– Почему здесь так темно?
Бранвен не ответила.
– Ты не принесла свечу?
И снова молчание.
– Сейчас ночь?
Бранвен молчала. Но ей не нужно было отвечать: я получил ответ от кукушки, которая куковала где-то поблизости.
Пальцы моей здоровой руки тряслись, когда я прикоснулся к обожженной коже вокруг глаз. Я поморщился, ощупывая струпья, под которыми кожа горела огнем. Брови исчезли. Ресницы – тоже. Превозмогая боль, я провел кончиками пальцев по краям век, обугленных, покрытых коркой.
Я понял, что глаза мои широко раскрыты, но я ничего не вижу. Когда до меня, наконец, дошло, в чем дело, все тело мое пронизала дрожь.
Я ослеп.
Я взревел в ярости. Затем, вновь услышав голос кукушки, я отбросил прочь одеяло. Несмотря на слабость, я заставил себя встать с тюфяка, оттолкнул руку Бранвен, которая пыталась меня остановить. Шатаясь, я пошел по каменному полу навстречу птице.
Я споткнулся обо что-то и, рухнув на пол, ударился плечом. Вытянув руки, я нащупал лишь камни – холодные и безжизненные, как могильные плиты.
Голова у меня закружилась. Я чувствовал, как Бранвен помогает мне подняться на ноги, слышал ее приглушенные рыдания. И снова я оттолкнул ее и неуверенно двинулся вперед; мои вытянутые руки уперлись в каменную стену. Голос кукушки раздавался откуда-то слева. Пальцы моей левой руки нащупали окно.
Я ухватился за подоконник, подтянулся поближе. Прохладный воздух обжег мне лицо. Птица куковала так близко, что мне казалось, будто я могу прикоснуться к ней, вытянув руку. В первый раз, наверное, за несколько недель лицо мое ласкали солнечные лучи. Но как ни пытался я разглядеть солнце, я не видел его.
«Оно скрыто. Весь мир скрыт от меня».
Ноги у меня подкосились, я повалился на пол, ударился головой о камни. И заплакал.
Глава
