В этот миг я почувствовал в воздухе слабый запах дыма, словно где-то поблизости горел костер. Я выпрямился, напрягая «второе зрение», но нигде не увидел огня.
Однако, что было еще более странно, я заметил тусклый круг света, озарявший место, где мы улеглись отдохнуть. Свет шел не от бледных звезд, а явно из другого источника. Но что же еще могло здесь светиться? Озадаченный, я присмотрелся внимательнее.
Внезапно я понял. Мягкий свет шел не сверху, а снизу. Он просачивался из гниющего пня!
Я быстро отодвинулся прочь, поднялся и осторожно оглядел пень. На плоской верхушке я различил тусклое светлое кольцо, как будто в дереве был прорублен круглый люк.
– Смотри-ка, Шим.
Мой спутник подошел к пню и, увидев круг света, задохнулся от ужаса.
– Теперь я знаем, что мы ночует в неправильном месте.
– Я тоже это знаю. Но мне этот свет почему-то нравится.
– Змеиная девочка тоже сначала тебе нравились, – нахмурился Шим.
Внезапно люк распахнулся, и из него высунулась лохматая голова с высоким лбом и темными, наблюдательными глазами. Голова принадлежала человеку.
Глаза, глубокие, как озера, пристально посмотрели на меня, затем на Шима.
– Ну хорошо, – произнес неизвестный низким, раскатистым голосом. – Можете войти. Но мне некогда рассказывать истории.
Голова исчезла в люке. Мы с Шимом обменялись недоуменными взглядами. Истории? Что бы это могло значить?
Наконец, я объявил:
– Я спускаюсь вниз. Можешь идти со мной или оставаться, как хочешь.
– Я остаемся! – решительно ответил Шим. – А ты должны забыть об этой глупости и остаетесь тоже.
– Мне кажется, лучше рискнуть, чем ночевать в чистом поле.
И, словно для того, чтобы придать убедительности моим словам, далекий вой раздался снова.
– А если этот человек превратится в другую змеиную змею? Если эта нора – ловушка?
Не отвечая, я сунул голову вниз, в узкий туннель. «Нора» была хорошо освещена, так что я снова смог видеть, но видна мне была только грубая деревянная лестница, ведущая куда-то вниз. Я не решался войти, размышляя о предупреждениях Шима.
Вой раздался ближе.
Сжав в руке кинжал, я поставил ногу на порог и начал спускаться. Я заметил, что деревянные ступени были сильно истерты, как будто по этой лестнице спускались сотни и тысячи человек. Я надеялся, что все они остались после этого в живых.
И я спускался вниз, преодолевая ступеньку за ступенькой. Вскоре я уловил запах кожи и плесени. Я необычайно обрадовался, потому что так пахло только в одном известном мне месте – в церкви Святого Петра в Каэр Мирддине. Чем дальше я спускался, тем сильнее становился запах.
Это пахло книгами.
Когда я, наконец, достиг площадки, то замер в изумлении. Меня окружали сотни и тысячи книг. Они целиком скрывали стены и пол подземной комнаты – от края до края и от пола до потолка.
Книги были повсюду! Книги всевозможных размеров, цветов, толщины, на всех языках – судя по надписям на корешках. Некоторые были переплетены в кожу. Некоторые были настолько потрепанными, что обложек вообще не осталось. Одни представляли собой папирусы с Нила. Другие были написаны на пергаментах из страны, которую греки называли Анатолией, а римляне – Малой Азией.
Книги покоились на прогибавшихся от тяжести полках, тянувшихся вдоль стен. Они лежали стопками на полу, их было так много, что от одного края комнаты до другого можно было пробраться лишь по узкому проходу. Они образовывали огромный холм у тяжелого стола, заваленного бумагами и письменными принадлежностями. Книги громоздились даже на стоявшей в углу кровати, крытой овчиной.
На противоположной от кровати стороне комнаты располагалась небольшая, но аппетитная на вид кладовка – полки с фруктами и крупами, хлебом и сыром. С одной стороны от кладовой стояли два низких табурета, с другой находился очаг. В очаге трещало яркое пламя, освещавшее помещение и туннель, ведущий наружу. Рядом с очагом стоял железный котел. Миски и чашки с остатками пищи были свалены рядом – возможно, хозяин надеялся, что через какое-то время они, наконец, вымоются сами собой.
У дальней стены, в кресле с высокой спинкой, сидел погруженный в чтение человек с длинными волосами. Лохматые седые брови торчали над глазами, подобно кустам ежевики. На нем была широкая белая туника с высоким воротником, подпиравшим подбородок. Пару секунд он сидел, явно не замечая моего появления.
Я сунул кинжал обратно в мешок. Человек не тронулся с места. Чувствуя себя неловко, я кашлянул.
Человек по-прежнему не поднимал глаз от книги.
– Спасибо за то, что пригласил меня войти.
На этот раз хозяин норы пошевелился.
– Добро пожаловать. А теперь, если тебе не трудно, запри, пожалуйста, наружную дверь. Сквозняки, понимаешь ли. Уж не говоря о всяких разных тварях, которые любят бродить по ночам. Там есть засов, ты увидишь.
Он помолчал; затем, видимо, заметил Шима.
– И скажи своему миниатюрному другу, что он совершенно не обязан к нам присоединяться. Я на него нисколько не обижаюсь. Конечно, очень жаль, что он не отведает моего свежего клеверного меда.
Я услышал, как дверь наверху захлопнулась. Через несколько секунд Шим уже стоял рядом со мной.
– Я передумали, – просительно пробормотал он.
Человек закрыл книгу и вернул ее на полку у себя за спиной.
– Самое лучшее, чем можно завершить день, проведенный за чтением хороших книг – это почитать хорошую книгу.
Я невольно улыбнулся.
– Никогда не видел столько книг сразу.
Человек кивнул.
– Книги помогают мне. Жить дальше. И трудиться. И находить скрытое значение в каждом сне, в каждом листе дерева, в каждой капле росы.
Я побелел. Однажды в разговоре со мной Бранвен произнесла точно такие же слова!
– Я хотел бы лишь одного: чтобы у меня было больше времени для чтения. В наши дни, как тебе наверняка известно, нас многое отвлекает.
– Ты имеешь в виду гоблинов и им подобных.
– Да. Но именно «им подобные» больше всего беспокоят меня. – Он с мрачным видом покачал головой, откладывая в сторону очередную книгу. – Вот почему у меня сейчас так мало времени для любимых историй. Я пытаюсь найти в книгах хоть какой-нибудь ответ – чтобы история самой Финкайры не закончилась раньше времени.
Я кивнул.
– Мрак распространяется все дальше.
Не поднимая глаз от страницы, старик ответил:
– Это так! У Софокла – ты знаешь древнегреческих драматургов? – есть замечательное выражение. В «Эдипе», если память мне не изменяет. «Зачахли в почве молодые всходы»[30]. Именно это и происходит с нашей землей. Почва истощается. Жизнь чахнет. Все чахнет.
Он снял с полки очередную книгу и положил ее на первую, которая еще лежала у него на коленях.
– Но нельзя терять надежду. Вполне может оказаться, что ответ найдется
