– Я уже слышал об этом Долгом Пути.
– И он действительно долог. И труден, если верить «Победам Дагды». Если, конечно, ты не принадлежишь к числу избранных, которые попадают в Мир Иной сразу после смерти. Но это происходит редко, очень редко.
– Ты говорил о моем отце.
– Ах, да. Твой отец. Поскольку Олвен умерла, когда он был совсем маленьким, его воспитал его собственный отец, житель Финкайры по имени Туата[31], сын Финварры. Тот Туата был мудрецом, волшебником и могущественным человеком. Говорят, что даже великий бог Дагда иногда посещал его дом, чтобы посоветоваться о важных делах. Но увы, у этого волшебника оставалось очень мало времени на внука. И еще меньше времени он стал уделять мальчику, когда обнаружил – твоему отцу было тогда примерно столько же лет, сколько тебе, – что он лишен магического дара. «Силы», как называл это Туата.
Я сглотнул ком в горле; я знал, что эти способности отнюдь не дар, а проклятие. Я вспомнил пророчество деда, переданное мне Бранвен… то есть Элен, моей матерью. Что однажды она произведет на свет сына, который будет обладать еще большим могуществом, чем он сам. «Его магические способности будут происходить из глубоких, неведомых источников». Какая глупость! Возможно, он и был великим волшебником, но на этот раз совершил ошибку.
– Однако жизнь твоего отца переменилась после того, как во время одного из своих путешествий на Землю он встретил Элен. Они сильно полюбили друг друга. И, несмотря на то, что это происходит редко, и почти всегда заканчивается плохо, эти мужчина и женщина из разных миров поженились. Элен переехала жить на Финкайру. И ее любовь дала твоему отцу новое мужество, новое спокойствие. Воистину любовь сильна, и чудеса творит она. Какое-то время они были очень счастливы, но, к сожалению, это продолжалось недолго.
Ухватившись за край табурета, на котором много лет назад сидела моя мать, я наклонился вперед.
– Что произошло?
Лицо Каирпре, и без того серьезное, стало угрюмым.
– Отец твой, – заговорил он, но замолчал и откашлялся. – Отец твой принадлежал к приближенным Стангмара. Когда злой дух Рита Гавр, давно точивший зубы на Финкайру, начал привлекать короля на свою сторону, твой отец присутствовал при этом. И он, подобно остальным придворным, скоро попал в беду. В ту же беду, что в конце концов свалилась на короля, да и на всю Финкайру.
– А мой отец не пытался сопротивляться Рита Гавру? Он не пытался отговорить короля заключить с ним союз?
– Если и пытался, у него ничего не получилось. – Поэт вздохнул. – Ты должен понять вот что. Рита Гавр хитер, он поймал в свои сети немало хороших людей. Твой отец был лишь одним из многих.
Я словно окаменел.
– Итак, мой отец способствовал наступлению Мрака на Финкайре.
– Это и верно, и неверно. Вина лежит на каждом из нас.
– Как это?
При этом болезненном воспоминании Каирпре поморщился.
– Видишь ли, все это произошло не сразу, а постепенно. Так медленно, что ни один человек не смог сообразить, что происходит – а потом было уже слишком поздно. Никто, кроме самого Стангмара, не понимает, как именно все началось. Все остальные знают лишь, что Рита Гавр предложил защитить короля, когда тот был в опасности. Если бы король тогда отказался, он, а вместе с ним и Финкайра, якобы оказались бы под угрозой гибели. Должно быть, Рита Гавр все очень тщательно рассчитал, устроил так, что король не смог отвергнуть его помощь. И король действительно согласился связать с ним свою судьбу.
Поэт прервал свое повествование, чтобы стряхнуть с белого воротника маленькую бурую ночную бабочку, затем осторожно посадил насекомое на кучу книг, возвышавшуюся около его табурета.
– Это, казалось бы, его личное решение явилось причиной вереницы несчастий, которые посыпались на нас одно за другим. Когда Рита Гавр убедил Стангмара в том, что враги устроили заговор с целью свергнуть его, король заключил роковой союз с боевыми гоблинами и призраками-оборотнями. И они вылезли из темных щелей, где прятались прежде! Затем поползли слухи, будто великаны, древнейшие обитатели Финкайры, ни с того ни с сего ополчились на короля. Но не только на короля, и на всех нас. Поэтому немногие были против, когда Стангмар объявил охоту на великанов. Большинству людей великаны всегда казались… какими-то не такими. Тех из нас, кто возражал, подняли на смех или заставили замолчать силой. Дальше Стангмар, поверив предупреждениям Рита Гавра, начал кампанию по уничтожению всех своих противников – и конфискации Сокровищ Финкайры, которые якобы могли попасть в руки врагов.
– Неужели никто не попытался это остановить?
– Нашлось несколько смельчаков, но их было слишком мало, да и поздно уже было. Стангмар раздавил недовольных, он жег целые деревни по малейшему подозрению в предательстве. Но даже это было лучше, чем судьба деревни Каэр Нейтан.
Я подскочил на месте.
– Ты имеешь в виду… Город Бардов?
– Ты знаешь о нем? О, какая потеря для нашего мира и других миров! С незапамятных времен в этой деревне сочиняли музыку и песни, там родились наши самые одаренные сказители, процветали поколения бардов. Это родина Лаона Хромого! Пуйл написала там свое первое стихотворение! Там сочинен «Корабль иллюзий»! Я могу продолжать бесконечно. Здесь вечно песнь плывет на облаках, поэма у любого на устах.
Я кивнул и отозвался:
– Эти слова вырезаны на знаке у входа в деревню.
– Верно. И это была правда, хотя теперь она превратилась в насмешку. Уж кому знать, как не мне – ведь я сам сочинил эти стихи. – Он вздохнул. – Я тоже родился в Каэр Нейтан.
– Что там произошло?
Каирпре некоторое время печально смотрел мне в лицо.
– Изо всех легендарных Сокровищ, украденных Стангмаром – среди них меч Душегуб, который действительно проникает в самую душу, Цветущая Арфа, призывающая весну, и Котел Смерти, убивающий любого – барды всех времен больше всего прославляли Зов Мечты. Это рог, обладающий способностью делать мечты и чудесные сны реальностью, но в течение многих веков им пользовались лишь мудрецы, да и то очень редко. Но с помощью Рита Гавра Стангмар покарал деревню Каэр Нейтан за то, что жители ее прятали людей, несогласных с королем. Он вызвал самый ужасный сон, который когда-либо снится любому барду – и проклятие поразило всех жителей деревни.
Я вспомнил полубезумные глаза человека с копьем и едва осмелился спросить:
– Что же это был за сон?
Глаза поэта заволокла дымка.
– Ни один человек в этой деревне – ни мужчина, ни
