Сильная, смелая, беспрецедентная, уверенная в себе девушка с характером, которая встречает опасность холодным сосредоточенным взглядом, а провожает неизменной победной усмешкой. Говоря о Клементине из параллельного мира, Шон использовал массу сравнений; специально для Даниэля он приводил примеры ситуаций, когда девушка показывала свою хищную сущность. И, кроме всего прочего, Шон не забывал другую, не менее значимую черту Клементины. Девушка была живой — несмотря на ходячих мертвецов и превратности параллельного мира, Клементина не теряла свою человеческую сторону. Она тоже умела смеяться, тоже умела отдыхать — хотя возможностей было и не так много — она была человеком, интересным, со своей душой и позицией. Она была… настоящей, вспоминал Шон, а губы его трогала едва заметная улыбка. Озвучив все свои мысли вслух, юноша ощутил понятную только ему свободу. Он наконец выговорился, выразил свои чувства, перевел эмоции в слова, и общий настрой подогревала реакция Даниэля. Мальчик был просто в восторге. Выслушивая рассказы Шона, Даниэль сидел с открытым ртом, а в глазах прямо сверкали искры. Шон знал, как его младший брат любит истории о выживающих, тема зомби для Даниэля всегда была самой любимой, и теперь, узнав, что Шон не просто поддерживает его интерес, но еще и так близко знаком с кем-то из его фантазий, Даниэль просто не мог найти слов, чтобы описать свои чувства. Чем больше Шон рассказывал, тем больше Даниэль хотел слушать. Больше подробностей, больше историй. Смотря на Клементину из их с Шоном мира, Даниэль только в удивлении вскидывал брови. Неужели она — эта обычная, ничем не примечательная, милая девушка — в другом мире была бы такой…
— …такой крутой! — радостно говорил Даниэль и качал головой. С его губ не сходила улыбка. И это параллельно тому, что на лице Клементины она даже не появлялась. Девушка внимательно слушала Шона и хмурилась, погруженная в свои мысли. В ней поселились сомнения, которые с каждой минутой пускали в сознание девушки острые, давящие на больное шипы. Клементина смотрела на Шона, на то, с какой теплотой он говорил о ее другой версии; смотрела на Даниэля, который с не меньшим восторгом слушал его и в красках представлял каждую деталь. И в конце концов для Клементины это стало как-то… обидно? Ее альтернативная версия «такая крутая», такая сильная, интересная, необычная, в то время как она — всего лишь ничем не примечательная, милая «просто-девушка». Клементине стало неприятно, и это не ускользнуло от Шона. Постепенно сбавив тон и отойдя от темы, юноша предложил Даниэлю познакомиться с той Клементиной, которая, в отличие от «крутой», находилась здесь и сейчас, рядом с ними. И брат послушно откликнулся, словно по щелчку переключив внимание на девушку. Клементина была этому рада, хотя до конца и не могла раскрыться перед двумя братьями. Она говорила тихо, осторожно. И Шон видел в глазах девушки явное смущение. Такая хрупкая, слабая, кроткая. Вот какими были первые аналогии, что проходили через мысли Шона, и теперь, в сравнении, после того как он изобразил словами портрет противоположной версии Клементины, юноша наконец понял, что девушка перед ним — это совершенно точно не она. Да, возможно, раньше Шон и замечал в этой девушке черты настоящей Клем, но сейчас он их упорно не видел. Это не она, другой человек, а все то, что делал Шон прежде, — это были лишь тщетные попытки убедить себя, что, вот он, его шанс, беспроигрышная возможность. Чепуха, понимал Шон и продолжал держать слабую натянутую улыбку, не желая выдавать своих истинных мыслей. Да, пускай юноша и дальше слушал девушку так же внимательно, как если бы с ним говорила сама Клем, и тем не менее с каждой минутой этот напускной интерес постепенно стал растворяться. Клементина из этого мира не была плохой, нет. Шон видел ее красоту, душевную милость. Она прекрасный человек, прекрасная девушка, и все равно она — другая. Не его.
А тем временем Клементина успела рассказать многое. Она начала с самого малого: представилась, немного поведала о себе. Оказывается, ей всего четырнадцать лет. И Шона этот факт удивил. Странный парадокс. Шону шестнадцать, Клем из его мира четырнадцать. А так как Клементине из апокалипсиса тоже, как и ему, шестнадцать, значит параллельному Шону — восемнадцать? Сложная математика, и тем не менее Шон посчитал, хотя много ответов ему это и не принесло. Почему связь объединила их не в один период времени, а разбросала столь хаотично, юноша так и не понял, впрочем, забивать голову всякими загадками он не хотел, поэтому оставил дело открытым. Кроме возраста, Клементина раскрыла еще свою родину. Город Атланта, штат Джорджия. Девушка упомянула, что у нее есть родители — отец и мать, и Шон тут же задал логичный вопрос: тогда почему она здесь, в Орегоне, на секундочку, на другом конце Америки. Клементина ответила просто и по существу: «Я сбежала» — с улыбкой говорила она, и, когда братья резко напряглись, не совсем поняв, что, к чему и почему, девушка поспешила пояснить. Как она выразилась, Атланта — ее родной город — никогда на самом деле и не была ей домом, как родители никогда и не были настоящими папой и мамой. Из-за их частых командировок Клементина почти не виделась с родными, все детство проводя в компании няни. И в один момент, когда девушке наконец доверили остаться в городе одной, без чужого присмотра, Клементина решила сбежать. Родители не бросились на поиски, ведь каждый раз, когда они приезжали обратно, Клементина успевала вернуться домой, а в школе никто о ней и не беспокоился — сидит девочка на домашнем обучении, пусть сидит дальше. И таким образом Клементина поведала о своей жизни, о том, как она со временем научилась использовать товарные поезда, в качестве средства бесплатного передвижения, а главное она поведала о том, как попала в Бивер-Крик:
— Меня всегда тянуло на север, не знаю точно почему, — пожимала плечами Клем, смотря прямо в глаза удивленного Шона. — Айдахо, Монтана, Орегон, штат Вашингтон. Что-то подсказывало мне, что именно там я найду свой дом. Возможно, я его и нашла, — двусмысленно заметила Клементина и натужно вздохнула. — А ты, Шон?
Юноша усмехнулся.
— Забавно. А я, наоборот, всегда мечтал побывать на юге. Флорида, Луизиана, та же Джорджия. Видимо, по той же причине, что и ты, — говорил
