— Ну что вы, господин, мы рождаемся самым обычным способом, — ровным голосом отозвался юноша, стараясь еще глубже затолкать свое негодование и ненависть ко всему происходящему и не оглядываться на посетителей.
Последующие вопросы и предположения, как под копирку, повторялись каждый рабочий день, и Шед лишь отзывался уже заученными фразами, не показывая ни своего раздражения, ни своего недовольства. Но то, что произошло далее, внесло некоторое разнообразие в череду его унижений. Посетитель, видимо в шутку, а то и по пьяни, швырнул птаха на ближайший стол, почти что уткнул лицом в лужу дешевого пива, так Шед оказался не в самой благопристойной позе. Его крылья от неожиданности захлопали, обронив несколько невзрачных перьев, но сам парень даже не дернулся в сторону, хотя лежать радости мало, особенно под громкий и мерзкий хохот.
— А это стоит подороже, господин, — почти так же радушно и спокойно заявил парень, словно ничего особенного и не происходит.
Кто такие голубки и зачем их создали, чем они вообще занимаются? Нетрудно догадаться, что этот вид выводили не для войны, а для услады богатеев, их истинное название — лерментис, только не все крылатые помнят об этом. «Эй, ты», «Сколько стоишь?», «Почем одна ночь?» — вот на что крылатые привыкли откликаться на Оренийских улицах. Счастливые, сытые и здоровые пташки способны подарить множество приятных моментов, развлечь не только в постели, но и, скажем, беседой или танцем. Их перья переливаются, как перламутр, глаза чаруют своей таинственностью, а голос нежно обволакивает сознание. Помножим эту красоту на регенерацию и врожденную гибкость — получается изысканный, невероятный любовник либо любовница при дворе или в покоях чиновника. Детенышей они от людей завести не способны, даже полукровок, чем и пользуются богатенькие одинокие дамочки. Таких пташек кормят с серебряной ложечки и берегут как сокровище от малейших напастей. Вот только такая славная участь ждет далеко не всех. Большинство этих существ прозябает на улице, в борделях разной степени вшивости и на не самых приятных работах. Раса шлюх, причем недорогих, вот кем их считают в Орене. Да, прежде, чем выкарабкаться из грязных подворотен, Шеду пришлось пройти многое и многих, как и большинству своих соплеменников. Но теперь, наверное, к счастью, на его облезлое и неказистое тело можно позариться только после двух бутылок крепкого пойла.
— Что? Ты себя в зеркало видел? Да тебя бесплатно никто не оттрахает, — презрительно и раздраженно гаркнул клиент, разжимая огрубевшие пальцы и отпуская паренька под дружные смешки и колкие шуточки брательников, — какой-то ты слишком дружелюбный. Это бесит!
Через секунду юношу окатили остатками пива из старой кружки, что просто взорвало харчевню неудержимым громким ржанием. Шед и бровью не повел, он плавно и даже грациозно, как в лучшие свои годы, поднялся со стола, наконец-то освободившись от заскорузлых пальцев, и, не обращая внимания на стекающие капельки со своих волос, все так же улыбался вслед своим обидчикам.
— Рад был служить вам, господин.
— Да пошел ты!
Юноша, утерев лицо платком, припасенным как раз для таких случаев, спешно вернулся к работе. И ни колкости, ни шуточки про его расу, даже про его маму, не могли отвлечь униженного чернокрыла от столов и щербатых мисок, которые он шустро собирал и относил к мойке. И так до самого закрытия харчевни. Наконец-то стихли эти отвратительные голоса и лязг посуды, можно не торопясь отужинать и забиться в свой угол, чтобы провалиться в родные кошмары, а с утра начать этот ад заново.
Пока Шед совершенно равнодушно поглощает свой холодный, но все равно вкусный и почти солидный ужин, запивая водой, можно узнать его немного лучше. Он высок, худ, бледен, тусклые черные глаза обрамляют синяки, только этого все равно не видно за грязными нездоровыми прядями. По всему было ясно, и по лысеющим крыльям особенно, что наш герой болел. Весь, целиком. О, нет, мой читатель, это совсем не та болезнь, как может показаться, да и любовников последний год у него не было совсем. Просто Шед не хочет жить, но еще до конца себе в этом не признался. У него нет надежды, нет веры и нет смысла.
Когда-то давно, когда его изящное тело возбуждало интерес, а иссиня-черные перья переливались, когда от его личика нельзя было отвести взгляд, а о его миленьком детском ротике мечтал каждый встречный педофил, он, как и большинство молодых пташек, верил, что сможет найти себе какого-нибудь богатого увальня и жить припеваючи за его счет. И даже находил пару десятков раз. Но богатеи, уже искушенные в самых извращенных удовольствиях, меняют любовников чаще, чем свои парчовые перчатки, какими бы искусными, старательными и прекрасными они ни были. Везет лишь единицам.
А время шло, и вот Шеду четырнадцать, а вместо герцогов приходится удовлетворять каких-то судей и мелких чинуш в борделе, терпеть их побои, исполняя все омерзительные прихоти. Но даже в этот период своей жизни он продолжал верить, что ему перепадет что-то хорошее. Не бывает же так, чтобы в книге судеб были записаны лишь страдания! Годы пролетали, надежды оставалось все меньше, а когда догорела последняя искорка — упало первое тусклое перо.
В восемнадцать лет его выкинули на улицу, потому что больные и облезлые шлюхи никому не нужны и платить за них не будут, особенно когда рядом столько свежей крови. Здесь, среди таких же совсем дешевых и забытых, у него началось действительно паскудное существование.
В двадцать три Шед облизывал всякое нетрезвое отребье у забора за несколько медяков, и, кажется, уже давно должен был умереть от голода и побоев. Но, несмотря на свою догоревшую надежду, он зачем-то еще цеплялся за эту беспросветную жизнь, в которой таким, как он, боги не дарят счастья. И, о чудо, нашего отчаявшегося героя совершенно случайно приютили в маленькой харчевне, нагрузили двойной работой и выделили совсем смешное жалование! Местный хозяин посчитал, что так привлечет больше клиентов из гостей Орена, но при этом они не будут устраивать оргии прямо на столах, ведь кто на это чучело позарится-то? А чтобы не расслаблялся, при каждом удобном случае напоминал пташке, что здесь его держат только из жалости и при малейшей оплошности выкинут обратно. Он как казни ждет того дня, когда его просто выставят на улицу, или поменяют на нового голубка.
Сейчас Шеду двадцать четыре, он сидит в углу рядом со своей постелью, собранной из каких-то тряпок и драного матраса,
