подчиненного, уточнил:
— Это точно он? Вы тщательно проверили? — подчиненный, как затравленный удав, смотрел в глаза худощавому, высокому человеку, затянутому в портупею, и чувствовал, как все его естество сжимается от страха под пронизывающим взглядом.
— Так точно, товарищ Бокий.
— Хорошо. Подготовьте его на завтра к десяти часам, я послушаю его.
Наутро Глеб Иванович в раздумьях ходил по кабинету, а когда раздался звонок телефона внутренней связи, поднял трубку и коротко бросил: «Вводите!» Помощник и охрана ввели человека, которого он долго ждал; предложив гостю сесть, Бокий приказал всем выйти.
— Я думаю, что вам необходимо отдохнуть в санатории на Кавказе, — без предисловия и тоном, не терпящим возражений, изрек хозяин кабинета. — Меня зовут Бокий Глеб Иванович. А вы Алекс, или Алексей Алексеевич Грейг. Вашими предками были два выдающихся адмирала императорского флота, а батюшка ваш дослужился до статского советника, не так ли, сударь?
— Вы достаточно хорошо осведомлены.
— Пожалуй, я буду не прав, если не скажу о вас большего, господин Алекс.
— Почему вы обращаетесь ко мне «господин», ведь большевики приняли обращение «товарищ», а «контре», которой я для вас являюсь, в лучшем случае говорят «гражданин».
— С вами, господин Алекс, товарищи уже общались в ЧК, надеюсь, не забыли? Повторяю, буду не прав, если не скажу большего, того, что знаю о вас. Вы окончили гимназию с золотой медалью и поступили в университет, где обучались физиологии, а затем вы досрочно защитили диплом и стажировались на кафедре, которую создал основатель физиологической школы профессор Иван Михайлович Сеченов. Тема вашей диссертации была связана с рефлексами головного мозга и являла собой продолжение дела ученого. Но, получив диплом ученой степени доктора медицины, вы на совете заявили от отказе от исследований и выводов по диссертации и спустя пять месяцев предложили кардинально иную концепцию… Кстати, когда вы еще являлись студентом университета, вы прошли интереснейший курс обучения. А способствовала вам в этом весьма приближенная к царю особа. К сожалению, мы ничего не выяснили об этой вашей учебе, а жаль. Но уже то, что вы — ученый-физиолог и занимались исследованиями в области мозга, нам более чем достаточно.
— Вы здесь — не костоломы из Чека и, кроме того, много знаете обо мне… Я ведь понимаю, что иного ответа, кроме согласия с вами сотрудничать, вы не ждете. И отказ мой — моя гибель. Не без протекции моего дальнего родственника, генерал-адъютанта его императорского величества, закончил я разведывательную школу. И еще: по диплому об окончании университета и по ученой степени я — физиолог. Но интересует меня совсем другое… интересует то, чем занимался профессор Шварц. Вот если б его найти.
— Что ж, вам повезло, вы будете работать в лаборатории Шварца. А пока езжайте-ка вы отдыхать на Кавказ.
— Ваша воля. А ведь я вас знал раньше… Мне о вас рассказывал заведующий отделом философии журнала «Русское богатство» Мокиевский. Именно профессор Мокиевский во многом был мне наставником. Благодаря ему я, похоже, стал тогда причислять себя то к мартинистам, то к розенкрейцерам. Его дар теософствующего гипнотизера, бесспорно, впечатляет.
— Ну а, скажем, с Барченко? С этим человеком вы раньше не были знакомы?
— Знаком не был. Но слышал. Говорили, что он милейший человек и весьма увлечен научным обоснованием особого мира на Тибете, именуемого Шамбалой.
— Что ж, общаясь с вами, невольно поверишь в судьбу. — Сухощавый человек с жестким, пронзительным взглядом деловито добавил: — Впредь условимся: мы оформим вам документы под другим именем. И обращаться будем «Алексей Ульянович», а фамилию сделаем Экк или, может, Линг. К вашему возвращению с курорта мы все уладим.
В этот миг неожиданно отворилась дверь, находившаяся сбоку от стола, и из нее вышел человек среднего роста, который сказал, обращаясь к невольному пленнику:
— Если что-то случится неординарное на отдыхе, позвоните по этому телефону. Номер запомните, он свяжет вас со мной. Ну что ж, доброго отдыха, Алексей Ульянович.
— Уверен, мы сможем с вами плодотворно потрудиться, — бросил вслед Бокий.
И если секретная планетарная История скрыла в своих хранилищах имя Алекса Грейга, то имя таинственного человека, в нужный момент вошедшего в кабинет Г.И. Бокия, чтоб держать на связи так удачно захваченного сотрудника, в той же Истории осталось. Правда, о его деяниях вы не сможете найти практически ни слова; а то, что найдется, не сможет пролить свет на истинную сущность этого уникума. Человек, служивший у Бокия, был также сотрудником тайного соперника Глеба Ивановича, которого в своих книгах я называю Митрополитовым (пусть же и далее он им и остается). И эта странная личность была не кто иной, как Забрежнев — заведующий международным отделом ЦК ВКП(б), курировавший в Исполнительном Комитете Коммунистического Интернационала (ИККИ) международный сектор. Исключительный талант — ему удавалось быть доверенным лицом и у Троцкого, и у Ленина, и у Сталина. Член РСДРП с 1909 года, он незадолго перед Первой мировой войной стал членом масонской ложи, а побывав с миссией в Париже и получив большие познания в области физиологии, анатомии и развив навыки гипноза, он был принят в руководство главной франкмасонской ложи — «Великого Востока Франции». После большевистского переворота в России Забрежнев вернулся в страну и стал активно участвовать в деятельности РКП(б), завоевав авторитет у партийной верхушки. Этот талантливый человек всегда работал в нескольких направлениях, ответственно исполняя чьи-то поручения и одновременно проводя в жизнь свои тайные планы. О нем, к примеру, можно найти краткие сведения, данные при допросах масона H.H. Беклемишева. Тот признавал, что уже в конце 1925 года масон Астромов говорил ему о своем желании устроить в Москве «ложу с ведома Политуправления, чтобы работать совместно на сближение с западными державами»; а «правой рукой Астромова был наместный мастер московской ложи «Гармония» Сергей Полисадов, с помощью которого ему удалось выйти на своего коллегу из «Великого Востока Франции» В.И. Забрежнева, работавшего в середине 1920-х годов в Совнаркоме СССР».
Следователям ленинградского ОГПУ задержанный свидетельствовал 3 марта 1926 года: «Припоминаю, что сначала Астромов приписывал эту идею некоему Барченко, а потом уже стал говорить от себя и, кажется, ездил по этому вопросу в Москву». Получается, что Александр Васильевич Барченко подбросил коллеге идею использования масонских каналов для сближения советской России с западными странами, причем под контролем ОГПУ. Б.В. Астромов, надеясь на поддержку властей, дает задание С.В. Полисадову, чтобы тот связался посредством орденских знаков с другом апостола большевистского движения Плеханова народным комиссаром просвещения евреем A.B. Луначарским, а заодно и с колоритным одесским евреем, ставшим редактором крупнейшей большевистско-коммунистической газеты «Известия» Стекловым (наст. Нахамкис). Обращение к Луначарскому не является случайным, ведь он масон; к примеру, попавший под следствие по делу о деятельности группы оккультистов «Эмеш Редививус» Е.К. Тегер признавал, что его товарищ Андрей Владимирович Соколов — масон, писатель и старый марксист — вместе с Луначарским принимал участие в организации и работах марксистских школ пропагандистов; также сотрудничал с издававшейся с 1917 года Максимом Горьким газетой «Новая жизнь»; встречался с Махатмой Ганди; главными темами разговоров Соколова с товарищами было средневековое тайноведение — астрология, магия, каббала.
Кстати, любопытно, что в истории зафиксирован факт посещения масонской ложи в Италии заместителем наркома обороны М.Н. Тухачевским. А эти товарищи представителей с улицы, т. е. не членов ордена, на свои закрытые собрания вряд ли допускают; так что причина, по которой кавалерист, облюбовавший для атаки на поляков экспериментальных лошадей профессора Шварца, попал на заседание заграничной масонской ложи, остается за семью печатями.
С идентичной идеей коммунистическо-масонского сближения выступил и плюгавый Карлуша Радек- Собельсон, изложив все проникновенно в письме к магистру «Великого Востока Франции». Когда же идея «Масоны всех стран, объединяйтесь! — во имя большевистской революции» провалилась, Радек обратил свой льстивый верноподданнический взор на красного самодержца; в 1934-м этот «передовой журналист коммунистической прессы» и недавний член Исполкома Коминтерна писал о Сталине: «К сжатой, спокойной, как утес, фигуре нашего вождя шли волны любви и доверия, шли волны уверенности, что там, на Мавзолее
