руководителю».
В своих показаниях чекистам Василий Преображенский не преминул порассуждать, чем отличается ленинградская организация во главе с Мебесом от масонов; первая, на его взгляд, являлась «аффилиацией каббалистического ордена Креста и Розы», тогда как масоны — просто некогда выкинутые из самой древней организации Креста и Розы, отпрыска тамплиерского ордена, т. е. защитников Храма Господня, которые свершили огромную ошибку: стали принимать в орден богатых евреев, ну а те проникли в руководство, из-за чего произошел раскол и т. д. Комментируя свои убеждения, подследственный признал: «Здесь следует отметить еще новые выпады Тегера против еврейства, которое он называл «кагалом», говоря, что куда бы ни просочился один еврей, всюду за ним идет кагал. Говоря об истории масонства, Тегер отмечал и политическую сторону, говоря, что евреи-масоны захватывают власть, и прямо указывал, что в настоящее время масоны, как организация, стоят за кулисами, а фактически это они приводят евреев к власти, приводя в пример Луначарского, Троцкого, Каменева в России и Муссолини и Чемберлена в Италии и Англии». (Добавлю, что именно на подобных выводах пришел к власти в Германии в 1933 г. Адольф Гитлер; что подтверждает: фюрер был далеко не единственным, кто разделял и пропагандировал такие взгляды в начале XX века.)
Что еще можно почерпнуть любопытного из показаний члена ордена «Эмеш»? К примеру, он сообщил, что Мебеса курируют из центра, из «каббалистического ордена Креста и Розы», находящегося в Париже. Еще до 1917 г. генеральным представителем этого ордена в России был уже называемый нами поляк (или польский еврей) Чеслав Иосифович фон Чинский, некоторое время живший в Ленинграде по Кузнечному переулку, дом 6. Фон Чинский, о коем мы говорили как о госте семейства Рерихов, «был представителем ордена в масштабе большем, чем Мебес (во времена царского режима), т. е. Мебес, наверное, был представителем на Россию. Предполагаю, — добавлял Василий Васильевич, — что Мебес принадлежал к самому высшему посвящению (сюперье ан-терьер)…По правилам нашей организации, за разглашение данного мной показания, полагается смерть. Старая оккультная кличка Мебеса была «Бутатар», что означает «гений математики», а фон Минского «Пунар-бхава». Кличка фон Минского была при старом режиме опубликована в книжках по оккультизму, а Мебеса — нет, и это я знаю от Тегера».
Следовало бы указать, что еще летом 1924 года ОГПУ установило, что Мебес является вождем ордена мартинистов в Ленинграде, но его арест последовал после ареста бывшего генерального секретаря ордена Бориса Викторовича Астромова (наст. Кириченко; 1883— после 1941), ставшего сексотом в ОГПУ. Это Астромову принадлежат слова: «Коммунизм и русское масонство совершенно не должны подозрительно смотреть друг на друга. Наоборот, пути их параллельны и ведут к одной вершине…» К слову, он стал членом братства в Италии, куда уехал в 1905 г. учиться на юридическом факультете Туринского университета и где познакомился с выдающимся криминалистом масоном Чезаре Ломброзо, спустя четыре года состоялось принятие Астромова в ложу «Авзония», принадлежавшую к «Великому Востоку Италии». Посвящение его в «Орден мартинистов» состоялось только в 1918 году после знакомства с Григорием Мебесом.
Выходец из Лифляндии барон Григорий Оттонович Мебес (1868–1930 или 1934?) слыл одним из наиболее эрудированных и последовательных адептов русского мартинизма. После окончания в 1891 году физико-математического факультета Петербургского университета он полностью посвятил себя изучению «тайных наук». Известно, что в 1904–1905 гг. он читал лекции в Николаевской Царскосельской гимназии, в других учебных заведениях империи. Этот человек обладал глубоким умом и познаниями, изучил древние (греческий, латинский, древнееврейский) и новые языки, имел солидную математическую подготовку; он явился создателем фундаментального «Курса энциклопедии оккультизма» в 2-х томах (1913), ставшего, по словам специалистов, наиболее серьезным пособием по этому предмету не только в русской, но и западноевропейской оккультной литературе. Барон-масон писал свои оккультные труды под псевдонимом Г.О.М.; кстати, в последние годы стало выходить наследие Мебеса.
В середине 1928 года в газетах «Ленинградская правда» и «Красная звезда» появились заметки, что чекистами раскрыта Великая ложа «Астрея» во главе с 70-летним «черным оккультистом» Григорием Оттоновичем Мебесом. По утверждению газеты, расследование показало, что в Ленинграде действовали «вполне серьезные масонские ложи с несколькими десятками членов, с магистрами и мастерами, с посвящением, клятвами, подписанными кровью, уставом, заграничной перепиской и членскими взносами».
Григорий Оттонович Мебес решением чекистского суда был сослан в Соловки.
Евгений Карлович Тегер также являлся весьма известным оккультистом, имевшим огромный багаж знаний, он был знаком с практической работой почти всех существовавших тогда мистических орденов и групп в Москве и Ленинграде. Его молодой товарищ Вадим Чеховский, обладая познаниями в современной физике и химии, имел опыт экспериментальной работы по передаче мысли на расстояние и воздействию цвета на психику человека; результатами этих опытов уже интересовались сотрудники Института мозга АН СССР и Общество изучения психологии, неврологии и гипнологии в Ленинграде. Эти двое талантливых ученых-практиков проводили совместные опыты в арендованном подвале дома 16 на Малой Лубянке, к примеру, опыты по цветопсихике и передаче мыслей на расстояние, а также по теоретическому оккультизму, основанному на арканологии, каббале, общей эзотерике, астрологии, графологии и прочих составляющих «Энциклопедии оккультизма» Г.О. Мебеса. В Лаборатории изучали гипнологию, рефлексологию, биофизику. В узком кругу избранных проводили сеансы экспериментальной магии (вызов элементалей, или духов и др.), тогда как для широкой публики здесь даже читали лекции приглашенные гости; к примеру, некий «брат жены Дубенского, который читал лекции по графологии» — распознаванию по почерку характера. Кстати, помещение, где проходили столь любопытные события, официально называлось лабораторией Вадима Чеховского Московского отделения Ленинградского института мозга имени Бехтерева.
Членов ордена арестовали в феврале 1928 года и выслали на Соловки; но считать, будто они были вынуждены заниматься только тяжким физическим трудом, не приходится. Ведь их опыт (как и опыт других их товарищей и талантливых единомышленников) был так нужен Глебу Ивановичу Бокию, желавшему исподтишка, тайно поставить себе на службу выдающихся представителей Русской науки. Л. Беляков, автор книги «Лагерная система и политические репрессии (1918–1953)», подчеркивает: «Введении ГПУ НКВД находилось несколько тюрем, называвшихся политизоляторами, и Управление северных лагерей — знаменитые Соловки. В сознании советских людей слово «Соловки» ассоциируется прежде всего со словом «лагерь», а не с группой островов в Онежском море. В 1922 г. Соловецкий архипелаг вместе со всеми находящимися там монастырями был передан в распоряжение ГПУ. Здесь был создан лагерь, официальное название которого до 1925 г. — Северные лагеря особого назначения, или Соловецкий лагерь принудительных работ особого назначения (СЛОН). Вдохновителем и разработчиком идеи подобного лагеря был Глеб Бокий. Предполагалось создать на изолированных от мира островках концентрационный лагерь для интеллигенции, без каторжного труда. Но за два-три года политизолятор для эсеров, анархистов, эсдеков, бывших белых и царских офицеров превратился в концлагерь для уголовников и политических заключенных, где утверждалась идея принудительного труда и уничтожения людей».
«Как мне кажется, — пишет известный историк спецслужб А. Колпакиди в своем труде «Оккультные силы СССР», — идея создания на Соловках концентрационного лагеря для интеллигенции имела то же происхождение, что и массированная отправка за границу всего цвета русской философской мысли. Тех — за границу, а которые «пониже», не так известны, не занимаются пока политической борьбой, но вполне к этому способны — изолировать от всей страны. Именно — изолировать. Ибо в этом лагере не должно быть и следа не только каторжных, но и никаких других работ для высланных. И первые годы Соловков были совершенно своеобразными, о них сохранилось много воспоминаний, в том числе и Дмитрия Сергеевича Лихачева. Запертые на острове люди могли жить совершенно свободно, жениться, разводиться, писать стихи или романы, переписываться с кем угодно, получать в любом количестве любую литературу и даже издавать собственный литературный журнал, который свободно продавался на материке в киосках «Союзпечати». Единственное, что им запрещалось делать, — заниматься какой-либо физической работой, даже снег чистить. Но ведь снег-то надобно было чистить! И дрова заготавливать, и обслуживать такую странную, но большую тюрьму. И для этой цели стали привозить на Соловки урок— обыкновенных блатных. А командирами над ними ставили людей, которые числились заключенными, но были по биографии и характеру подходящими для этого. Легко понять, что ими оказались не доктора философии и молодые историки, а люди, побывавшие на командирских должностях в белой или же Красной Армии. Знаменитый палач Соловков начальник лагеря Курилко был в прошлом белым офицером, хотя и числился одним из
