– Проснулся я как-то утром и решил: отныне буду гасить сигареты о дочурку.
– Но по какой причине? Оттого, что именно так вас истязали в детстве? – спросит его ведущий.
– Да нет. Со скуки.
Миссис Коллинз тут же отправила бы ему чек в благодарность за прямоту, а другой чек – его детям, понимающим, наверное, каково жилось Кэти Кайзер. А всех остальных заставила бы хоть один день побыть в ее шкуре. Чтобы к вечеру до них дошло: она, черт побери, не лужа у них под ногами.
– Кэтлин? Ты что, не в себе? – взъелся ее муж.
Миссис Коллинз сверилась с настенными часами. Пока суд да дело, прошло десять минут.
– Прости, милый, – выговорила она. – Мне слегка нездоровится. Повтори, пожалуйста: что ты сейчас сказал?
– Я сказал, что вынужден ехать в Лес Миссии – разбираться с этим хулиганством. Понятно, что сегодня сочельник, но сроки поджимают.
Он напрягся, будто ожидая, что жена примется рвать на нем новую дорогую рубашку-поло, когда услышит о его предстоящей отлучке. Но она только улыбнулась.
– Разумеется, милый. Вечером, после завершения всех трудов, тебя будет ожидать лучший в мире рождественский ужин.
– С тобой все нормально, Кэтлин? – усомнился он.
– Разумеется, – повторила она, точно выверяя улыбку.
– Это правда?
– Езжай по делам. Я буду наготове.
С этими словами она поцеловала его в губы. Надумай она сделать ему минет по случаю их годовщины, не осушив перед тем трех бокалов шардоне, он и то не был бы настолько поражен. Миссис Коллинз много значила для мужа. Но ждать от нее понимания не приходилось.
– Ладно, – сказал он. – если что понадобится – звони.
Жена кивнула, и они распрощались. Как только он скрылся из виду, миссис Коллинз заметила, что до крови расцарапала себе ладони. А до этого даже не чувствовала, как впивается ногтями в кожу. Она обвела взглядом лежавших на каталках чумазых пациентов.
Все они сверлили ее глазами.
Она не сомневалась, что в отсутствие мужа стала единственной их мишенью. Полученных ею знаний истории оказалось достаточно, чтобы припомнить, как бунтари обходятся с женами богачей. Миссис Коллинз догадывалась, что все эти людишки пытаются нагнать на нее страху, но они не учли главного.
Для нее они значили не больше, чем алюминиевый сайдинг.
Игра в гляделки продолжалась с минуту. Когда последний из игроков заморгал и опустил взгляд, миссис Коллинз вышла в коридор. Можно приписать это здравому смыслу. Или внутреннему голосу. Но что-то ей подсказывало: надо немедленно забрать отсюда сына и отвезти домой. А там налить себе вина и полежать в ванне. Повторно воспользоваться душем в больничном санузле, хоть и отдельном, было выше ее сил. Вернувшись в палату, она застала такую сцену: сын читал вслух ее матери, хотя та по-прежнему лежала без чувств.
– «Чтобы лучше видеть, дитя мое», – декламировал он.
– Поехали, Брэйди, – шепнула она.
– Я хочу еще посидеть с бабушкой, – прошептал он в ответ.
– Бабушка без сознания, – не уступала она.
Брэйди заупрямился.
– Нет. Бабушка в сознании. Мы только что с ней беседовали.
– Не выдумывай. Бери куртку.
– Я не выдумываю.
Миссис Коллинз посмотрела на свою мать, лежащую в глубоком забытье. Сын любил жестокие розыгрыши, но так низко еще не опускался.
– Считаю до трех, Брэйди Коллинз. На счет «три» ты будешь приговорен к собачьей конуре.
Но Брэйди не шевельнулся.
– Честное слово, мы с ней беседовали, – повторил он.
– РАЗ, – начала миссис Коллинз.
– Бабуля, проснись, – окликнул Брэйди.
– ДВА, – прошипела его мать.
– Умоляю, бабуля! Иначе она меня увезет!
– ТРИ!
Схватив сына за плечо, миссис Коллинз развернула его к себе. Она смотрела на него в упор.
– Если будешь устраивать сцены в общественном месте, останешься в собачьей конуре на всю рождественскую ночь, до самого утра. Богом клянусь.
У ее сына потемнели глаза. Сколько мог, он выдерживал материнский взгляд. Но вскоре сделал то, что на его месте сделал бы в присутствии матери кто угодно. В том числе и его отец.
Брэйди моргнул первым.
Как только они вышли из палаты, на миссис Коллинз накатила тревога. Но не оттого, что им пришлось идти через все здание под взглядами всякой шушеры, хотя приятного в этом было мало. И не оттого, что по дороге домой они то и дело натыкались на серьезные аварии, упавшие деревья и очереди на бензоколонках.
Нет. Проблема заключалась в ее сыне.
– Мам, скажи свое имя, – попросил он.
– Кэтлин Коллинз.
– Нет, другое. Как тебя раньше звали? До встречи с папой?
– Кэти Кайзер. А что?
– Да ничего, я просто так спросил.
Возможно, миссис Коллинз и не была самой нежной матерью на свете, но сына своего знала как облупленного. Брэйди никогда не задавал лишних вопросов. Точь-в-точь как его отец. Но сейчас в нем прорезалась какая-то вкрадчивость. Тошнотворно-любезная. Он одарил ее расчетливо-дружелюбной улыбочкой. Как в фильме «Степфордские жены»[68]. Чтобы молчание выглядело примирением. Длинная подъездная дорога вела через все поместье. Машин прислуги сегодня здесь не оказалось. Без кота мышам раздолье. Миссис Коллинз осталась наедине с сыном.
– Мам, хочешь сэндвич? – предложил он.
– Нет, спасибо. Первым делом я хочу принять ванну. Ты ничего не забыл?
– В смысле?
– Я досчитала до трех. Так что не подлизывайся. Ты знаешь правила. Если ведешь себя, как псина, то и обращение с тобой будет, как с псиной. Марш во двор.
В воздухе повисла тишина. Миссис Коллинз, в противоположность своему отцу, не любила наказывать единственного ребенка. Она никогда не хлестала Брэйди шлангом. Не держала ночь напролет под открытым небом. И позаботилась о том, чтобы на заднем дворе стояла конура, где можно укрыться от непогоды. Но правила были придуманы не напрасно. Ей предстояло воспитать сына так, чтобы он стал лучше, чем она сама. Ей предстояло указать ему на алюминиевый сайдинг, чтобы сын рисовал на нем собственные мечты. Для своей же пользы.
– Ровно на один час, Брэйди. Или хочешь на два?
Он молчал. И буравил ее взглядом. Как свернувшаяся перед броском змея.
– Один, – выговорил он.
– Вот и хорошо. Посидишь во дворе ровно час, пока мама будет принимать ванну.
– Я понял, мама, – сказал он.
Она предвидела бунт. И устыдилась, не заметив никаких признаков неповиновения. Вероятно, сегодня она перегнула палку. Но кто-то же должен следить, чтобы сын усваивал все уроки, а иначе быть ему среди тех, кого
