Ольга Семеновна прислушалась к суете в коридоре и вдруг, осознав всем своим естеством, как ее душа отрывается от тела, чтобы снова жить другой, бесконечной жизнью, улыбнулась. Так она и умерла с улыбкой на устах.
— Где будут поминки? Ресторан заказать или кафе? — в который раз Лагунов спросил Татьяну.
— Помянем дома. Соседки в ресторан не пойдут. Они старенькие. А домой придут. У нас, у меня, — поправилась Татьяна, — родственников никаких нет. Я звонила Андреевой, но она сейчас в Киеве.
Глаза наполнились слезами, и они медленно побежали по щекам. Она много раз давала зарок не плакать, но слезы сами текли с глаз.
Похоронили Ольгу Семеновну на старом кладбище, рядом с дочерью и зятем. Проповедь священника закончилась в положенное время.
Татьяна как во сне видела, как с бабушкой прощались соседки, потом к гробу подошел Лагунов и, когда настал ее черед, Татьяна молча прикоснулась губами к бабушкиной руке и отошла от гроба, стала наблюдать за тем, как медленно рос холмик, превращаясь в могилу.
Затем Лагунов поставил венки и… все закончилось.
— Роман Андреевич, может, вы посидите с нами за столом? — Татьяна зашла на кухню.
— Я здесь побуду. А ты иди.
Идти в гостиную он не захотел. Он помнил, с каким интересом его рассматривали соседки на кладбище и тихонько шушукались, теряясь в догадках на его счет, а теперь, слегка подвыпив, начнут расспрашивать, кем он приходится Ярославским. И ничего с этим не поделать. Жизнь идет своим чередом. Вот и они, пригубят вино на помин души и вернутся к своей привычной жизни.
Лагунов сидел на кухне до тех пор, пока все не разошлись, а потом пошел в гостиную, где осталась одна Татьяна.
— Спасибо вам. Вообще не представляю, что бы я делала без вас. Спасибо.
— Земля ей пухом, — Лагунов разлил остатки вина и выпил.
— Помните, еще недавно, мы здесь пили чай, а я несла всякую ерунду о домах и интерьерах? — вспомнила Татьяна.
Ей почему-то показалось, что стоит вспомнить что-то хорошее, и оно, это хорошее, вернется в квартиру вместе с бабушкой. Ничего не случилось.
Свеча, поставленная в стакан, догорела и погасла.
— Роман Андреевич, бабушка перед смертью просила вам напомнить, что вы давали ей какое-то обещание. Вы не подумайте ничего такого — просто бабушка просила вам передать.
— Помню.
— Я все деньги, что вы потратили, верну вам. Только немного приду в себя. Хорошо?
— Никаких денег я не возьму. Даже не думай. Или мы с тобой не друзья? — Лагунов легонько сжал ее руку.
— Я пойду прилягу, голова совсем не соображает. Потом все уберу здесь. А вы захлопнете потом за собой дверь. Да что я вам объясняю. Сами знаете.
Она поднялась и, не глядя на Лагунова, пошла в свою комнату. От пережитого за день и выпитого вина голова начала кружиться.
Татьяна, не включая свет, легла поверх одеяла. Потолок качнулся и, чтобы унять это качание, она крепко закрыла глаза.
Проснулась она так же внезапно, как и уснула. Бабушка на кухне мыла посуду и уронила ложку.
Татьяна села на кровати и прислушалась. Из крана лилась вода, стукнула крышка. Звякнули рюмки. До конца не поняв, что случилось, она быстро поднялась и, уняв дрожь, пошла на кухню.
Лагунов, закатав рукава и подвязавшись полотенцем, домывал посуду.
На спинке стула висели его пиджак и галстук.
— Я тебя разбудил?
— Я подумала, я подумала…
— Ты подумала, что на кухне бабушка. Так?
— Угу.
— Таня, — Лагунов вытер руки, подошел и обнял ее за плечи, — не плачь. Или бабушка тебя любила заплаканной?
Она уткнулась ему в плечо и… перестала плакать.
Он не знал, как дальше быть, куда деть свои руки, и только гладил ее по спине.
— Она любила меня всегда любой. Даже заплаканной.
Лагунов прикоснулся губами к ее волосам и прижал сильнее к себе, пока не почувствовал, как она вся напряглась.
Испугавшись, что не справится с собой, он легонько отстранил Татьяну от себя.
— Я все убрал со стола, так что ты можешь ложиться и дальше спать. Мне пора. Если хочешь, я останусь и переночую здесь.
— Нет. Поезжайте домой, вам завтра на работу. Вы и так столько всего сделали для нас с бабушкой.
— А хочешь, поедем ко мне? Тебе нечего бояться.
— Нет. Я останусь дома. Мне надо самой все пережить и сжиться со всем этим.
— Ты иди, ложись, поспи. Я сам закрою дверь.
Татьяна, прислонившись к двери, наблюдала за тем, как Лагунов откатал рукава белоснежной рубашки, надел пиджак, взял со стула галстук и, немного подумав, скомкал его и положил в карман. Потом она слышала, как Роман долго возится в тесном коридоре возле старой вешалки, надевая пальто.
«Опять зацепился рукавом, — подумала Татьяна. — Надо давно было выбросить эту развалюху. Кому теперь на нее вешать одежду?»
Потом за Лагуновым закрылась дверь, и она осталась одна в квартире. Опустившись на стул, на спинке которого еще недавно висели его вещи, она просидела так до тех пор, пока часы в гостиной не пробили полночь.
Встреча в Голосеевском лесу оставила в душе настолько неприятный осадок, что Задонский не успел отказаться от предложенного Еленой зеленого кофе.
И теперь, борясь с отвращением, он медленно пил жидкость, пахнущую прелым недосушенным сеном. Внимательно рассматривая в чашке бледную муть, сетования Елены он слушал вполуха.
Савицкий пристроил какую-то девицу на работу. Тоже мне проблема. Знает он этих девиц по протекции. Была бы толковее, нашла себе работу в Киеве. Выходит, эта глушь — для ее мозгов. Главное, чтобы ни во что не вникала. Но, опять же, чтобы вникнуть — нужны мозги, а они в дефиците. Круг замкнулся.
Веронике Ивановне стало плохо. До утра может не дожить.
