– Не должен быть, а так и есть, – рявкнула Харриет. – Позырь в сети, сама увидишь!
– ...но док, скорее всего, решила, что тебя хватил удар и ты заговариваешься, – Памела тяжело вздохнула. – Как бы я хотела построить машину времени и перенестись назад в те дни, когда я тоже не представляла, что ты несешь. Тогда было бы легче не обращать на тебя внимания.
Напряжение в комнате нарастало. Харлин услышала, как охранник позади нее открыл дверь и позвал санитаров. Она чуть повернулась на стуле и подняла руку, приказывая им оставаться в коридоре. Те уже приготовились бежать в комнату, чтобы усмирять ее пациенток, чего она не могла им позволить. Она намеревалась показать этим женщинам, что ей не понадобится взвод охраны с ремнями и успокоительным всякий раз, когда кто-то в плохом настроении. Особенно учитывая тот факт, что все пациентки и так были прикручены к стульям.
– Объявляю перерыв, – доктор Квинзель махнула коллегам. – Нам всем действительно не помешает чашка крепкого чая.
Воинственное настроение Харриет мгновенно испарилось. Она радостно ухмыльнулась.
– Вот это правильно, душечка. Мне Эрл Грей, если не трудно.
– Мне травяной, – Памела явно мечтала провалиться сквозь землю.
Харлин повернулась к Сороке и Мэри Луизе.
– Блестящее, – надулась Сорока, глядя на шею Харлин.
– Хочу сипучку! – заявила Мэри Луиза. – Не хочу плотивный тяй, хочу сипучку.
Харлин посмотрела на санитаров.
– Кто-нибудь, запишите, что нужно. Харриет – Эрл Грей, Памеле – травяной. Для Маргарет Пай воду и побольше блестящих кубиков льда, лимонад для Мэри Луизы – без кофеина, можно виноградный или имбирный эль. А мне зеленый чай. И не скупитесь, не просто по одной чашке.
– Тогда нам придется кого-то из них вести в туалет, – проворчал санитар по имени Оскар.
– Вам за это платят, – высокомерно напомнила Харлин. – Хотя лучше бы с вами пришла медсестра или санитарка. И еще принесите печенья.
– Печенья? – изумленно вытаращился Оскар.
– Тарелку печенья, – повторила Харлин. – Какой же чай без печенья?
– Вот теперь все культурненько, душечка, – заявила Харриет, когда санитары вкатили в камеру столик на колесах.
Спорить с ней никто не вызвался, даже Памела Айсли сидела спокойно, пока санитар наливал ей травяного чая в кружку, стоящую на широком подлокотнике. Правда, цепь, которая приковывала ее руку, не позволяла девушке поднести чашку к губам, так что ей приходилось неловко наклонять голову, чтобы сделать глоток. С остальными приключилась та же ситуация.
Харлин не сумела скрыть раздражения.
– Неужели нельзя хотя бы немного ослабить цепи, чтобы они могли двигаться? Могли есть и пить без цирковых трюков?
Оскар колебался, и тогда она повернулась к охраннику. Через мгновение тот заявил:
– Делайте, как сказала доктор Квинзель.
Вид у санитаров был неуверенный, но они подчинились.
– Спасибо. Если нам что-нибудь понадобится, я вас позову.
– Как же все культурненько, – проворковала Харриет Пратт, когда санитары вышли. – Я ведь права, душенька?
Похоже, она обращалась к Памеле Айсли, одна из лиан которой свалилась в ее чашку. Харлин собиралась сказать, чтобы она так не делала, но передумала. В конце концов, это ее чашка, и не похоже, чтобы ей это как-то повредило.
Харлин молча пила зеленый чай, предоставив заключенным возможность насладиться моментом. На самом деле ей и самой требовался перерыв, чтобы справиться с чувством вины и ощущением, что без устроенного Харриет представления, ей не хватило бы сообразительности осознать, как должно себя вести. Она гак часто говорила о необходимости проявлять уважение к пациентам, но даже не подумала подать чай или кофе в середине дня. А ведь за стенами больницы такой порядок вещей считался совершенно нормальным. Так делали во всем мире. Во всем цивилизованном, мире.
Она тут же решила, что с этого дня во время встреч всегда будут подавать напитки и печенье. Харлин намеревалась превратить эти собрания в оазис спокойствия и удовлетворения, насколько эго возможно с пациентами, прикованными к стульям.
– Я уже собиралась вмешаться и прекратить вашу затею, – доктор Лиланд заглянула в офис Харлин. – Однако мне понравилось, как вы справились с ситуацией, причем не только с больными, но и с персоналом. Думаю, вам стоит продолжать терапию. Посмотреть, как пойдет дальше. И обязательно с напитками и печеньем.
– Вам санитары рассказали? – удивилась Харлин.
Джоан покачала головой.
– Нет, служба безопасности показала мне записи с камер. Вы же знаете, большая часть комнат в «Аркхеме» находится под видеонаблюдением.
Харлин настороженно оглянулась. Несколько раз она переодевала в офисе колготки, а один раз ей пришлось приколоть степлером оторвавшуюся бретельку лифчика. Неужели все это время служба безопасности наблюдала за бесплатным шоу? Она хотела задать вопрос, но доктор Лиланд продолжила бубнить:
– ...не теряйте бдительности. Пациенты могут расслабиться, но не позволяйте им излишней фамильярности. Дайте понять, что нельзя переступать установленные вами границы.
Харлин чуть было не спросила, чьи границы уважает служба безопасности, но тут доктор Лиланд получила сообщение и заторопилась к себе. Харли решила в будущем на всякий случай переодевать колготки и ремонтировать лифчик в женском туалете, хотя гарантии, что наблюдение не ведется и там, у нее не было. Если же камеры располагалась и в туалетах, за этим наверняка стояла какая-нибудь жуткая история. «Аркхем» был очень необычным местом работы.
Возможно, именно поэтому Джоан так настаивала на традициях и строгом следовании протоколам. Ее больше беспокоило, чтобы Харлин придерживалась определенных правил, чем то, что женщины вынуждены присутствовать на сеансах терапии в цепях. В настоящих цепях. Или лязганье оков напоминает о надлежащих границах?
Она не понимала, почему нельзя снять с них цепи, даже если пациенткам предстоит навсегда остаться в «Аркхеме». Харлин мечтала изменить ситуацию, сделать так, чтобы им позволили самостоятельно передвигаться и сидеть на обычных стульях, а не прикованными, точно дикие звери. Насколько улучшилась бы их жизнь! Возможно, они перестали бы сопротивляться лечению.
Пожизненное заключение отнюдь не означало, что эти люди не нуждались в уважении.
Перед третьей встречей Харлин знатно нервничала. В ординаторской доктор Персиваль неудачно пошутил насчет «третьего свидания». Даниэль Дюваль, старшая сестра с пятого этажа, не моргнув глазом, спросила его, удалось ли ему самому хоть раз в жизни побывать на третьем свидании, и сколько лет назад это было. Над шуткой посмеялись с большей охотой, доктор Персиваль обиделся, и Харлин сразу же почувствовала себя лучше.
Наиболее остро Харлин переживала из-за реакции доктора Лиланд. Иногда ей казалось, что Джоан специально заставляет ее нервничать перед встречей с пациентками. Она заглянула в кабинет Харлин за полчаса до сеанса и в очередной раз напомнила ей о необходимости поддерживать границу
