Спросить напрямую она боялась. Джокер ненавидел, когда ему задавали вопросы. Еще хуже он относился к критике. Не стоило ей тогда щеголять своей шуткой. В конце концов, Джокером был он, а она – всего лишь Харли Квинн.
Все эти дни подручные держались тише воды, ниже травы. Джокер вполне был способен разнести человеку голову за одно неосторожное слово или взгляд. А то и просто от скуки. Или потому, что ему захотелось разнести кому-нибудь голову. Тоже вариант. Причем, неважно кому. Они понятия не имели, каково это иметь столь блестящий ум, наполненный безумными идеями. Джокеру не хватало времени, чтобы обдумать все приходящие в голову мысли. Неудивительно, что он бывал так раздражителен. Он являлся исключительно сложной личностью, и только Харли его понимала.
Но при всей его гениальности, он оставался мужчиной, а Харли отлично знала, как заставить мужчину расслабиться. Порывшись в вещах, она нашла свое самое красивое белье ярко-красного цвета. То, что нужно! Оно точно заставит его улыбнуться. Подправив клоунский грим и шапочку с колокольчиками, Харли выпорхнула из-за ширмы, отгораживающей кровать, напевая, что ощущает себя самой желанной и неотразимой женщиной в мире. Джокеру нравилось, когда она пела. (Точнее, он сказал, что ее голос не вызывает у него дикого желания воткнуть себе в уши по ледорубу. Это тоже можно считать комплиментом).
Ее сладкий сидел за рабочим столом под яркой лампой. Стол располагался на высокой платформе, и она всегда беспокоилась, что ему приходится ходить вверх-вниз по лестнице без перил. Он-то не занимался гимнастикой и такого чувства баланса, как у Харли, у него не было.
Пританцовывая, она поднялась по ступенькам. Джокер перебирал лежащие перед ним листы бумаги.
«Самое время устроить перерыв», – подумала Харли и кашлянула.
Джокер не шелохнулся.
Иногда он настолько уходил в работу, что его не встревожила бы даже взорвавшаяся над головой бомба.
Харли взобралась на стол, приняла позу, которую ее преподавательница гимнастики считала красивой, но чересчур сексуальной для обычных выступлений, и издала хрипловатое «Кхм...».
Джокер не поднял головы.
– Иди отсюда, я занят.
– Сладкий, – сказала она, – разве ты не хотел бы как следует завести свою Харли ? – она изобразила звук рычащего мотора.
Джокер резким взмахом руки спихнул ее на пол.
– Упс! – закричала она, вскакивая на ноги. – Ну, пойдем же, дорогуша, у меня есть подушечка-пердушечка!
Джокер картинно застонал и схватил ее пальцами за подбородок.
– Послушай, кексик, папочка очень занят, у него полно работы, а ты мешаешь. – Внезапно его лицо перекосило. – Так же, как ты помешала мне с этими идиотскими челюстями!
Он оттолкнул ее, вскочил и принялся расхаживать вокруг стола. Харли не отставала:
– Тебе не понравились челюсти? Забудь про них! Я придумаю что-нибудь получше!
– Ну уж нет! – сердито обернулся Джокер. – Один-единственный раз я позволил тебе принять участи в моей шутке, и все пошло насмарку! Это было пошло! И недостойно моего гения.
– Я думала, это будет смешно, – пробормотала Харли, добавив про себя: «К тому же, моя шутка заставила Бэтмена явиться, как ты и хотел».
Джокер покачал головой.
– Пора поставить жирную точку в этой непрекращающейся вражде. Устроить показательное унижение Бэтмена, а затем его восхитительно-кошмарную смерть! – он вернулся к столу и принялся снова рыться в бумагах. – Здесь должно быть что-нибудь подходящее, что-нибудь исключительно смешное!
– Почему ты просто не застрелишь его? – Харли пожала плечами.
– Просто застрелить его? – он медленно выпрямился и с прищуром уставился на нее. – Ты сказала, «застрелить»?
«Черт бы побрал мой длинный язык», – подумала Харли, глядя на грозно надвигающегося Джокера.
– Уясни себе, дорогуша моя, – он зловеще навис над ней, как всегда, когда его одолевала ярость, – смерть Бэтмена должна быть настоящим шедевром!
Струйка жидкости вылетела из цветка на лацкане его пиджака, и Харли едва успела увернуться. Жидкость попала на портрет Бэтмена, прикрепленный к доске для игры в дартс, и с жутким шипением проела дыру в картоне.
– Триумфом моего комического гения над его дурацкой маской и прибамбасами! – Он вновь склонился над столом и с торжествующим видом раскатал рулон бумаги. – Ага! «Смерть от Тысячи Улыбок»! То, что надо!
Харли подошла ближе, уворачиваясь от стремительных жестов Джокера. У него начался очередной приступ безумной энергии (ей не хотелось говорить «маниакальной»: ее сладкий вовсе не маньяк, он – гений с пылким темпераментом).
– Я заманю его в какое-нибудь уединенное место, – продолжал Джокер. – Ив тот миг, когда Бэт- мен меньше всего будет этого ожидать... Бабах! – он взмахнул кулаком, едва не попав Харли по голове. – У него под ногами распахнется скрытый люк, и гаденыш полетит в аквариум с пираньями! – Джокер пустился в пляс, прижимая к груди рулон бумаги и восторженно хихикая. – Последнее, что он увидит в своей жизни, – сотни веселых, оскаленных улыбок, готовых впиться в его тело...
Неожиданно смех умолк. Джокер помрачнел.
– Нет, погоди-ка, я вспомнил, почему в свое время отказался от этой затеи.
Харли выжидающе смотрела на него, боясь вставить слово.
– Пираньи не умеют улыбаться, – угрюмо заметил он. – Такие чудесные, острые, как бритва, зубки, но выражение постоянного недовольства на мордочках. Даже мой Джокер-токсин и тот не сумел бы заставить их ухмыльнуться.
Он отбросил рулон бумаги, уселся на верхнюю ступеньку лестницы и закричал, возводя глаза к небу и драматично вздымая сжатый кулак.
– Ах, судьба, как жестоки твои шутки! Я придумал величайшую ловушку, но она рассыпалась в прах. И все потому, что даже я не способен заставить этих зубастых гуппи улыбаться!
Он опустил голову на грудь и обмяк, будто под гнетом жесточайших обстоятельств.
Харли не могла наблюдать за его страданиями. Присев рядом, она обняла любимого и игриво протянула:
– Я знаю, как вызвать у тебя улыбку, мой сладкий.
Все его тело напряглось.
– Но сладкий...
Бесполезно. Она опять сделала что-то не то.
Схватив Харли за нос, он потащил ее вниз по лестнице. Это было так больно, что она невольно вскрикивала на каждой ступеньке:
– Ой... ой... больно!
