– Не хвалите духов. В этих местах нет духов Дна-гао, и никто их не призывает. Им сюда доступа нет. Потому больше не вспоминайте их, – тут же велел Саен. – Вам понятно, что я сказал? Никаких упоминаний о духах.
Птица торопливо закивала, Еж тут же согласился:
– Мне понятно. Хорошо.
Они выехали на поросший травой склон, и неожиданно с какой-то яростной и злой силой налетел прохладный ветер, рванув за волосы и затрепав гриву и хвосты лошадей. Девушка поежилась, огляделась. Горы, кругом высокие горы, поднимавшиеся до самого неба и упирающиеся в облака. Вниз уходит узкая крутая тропка, сереют огромные валуны и изумрудной зеленью колышется высокая трава. Пахнет чабрецом, полынью и можжевельником.
Солнце уже совсем спряталось за вершины, и только его розовые лучи окрашивали облака и склоны напротив. Перед путниками поднималась невысокая горная гряда, и, спустившись с одной вершины, им, видимо, придется подниматься на другую.
– Мы дома, – сказал Саен, и столько радости и какого-то тихого удовлетворения было в его голосе, что Птица с интересом посмотрела на него.
– Мы в безопасности, можно вздохнуть спокойно, – пояснил хозяин. – Сейчас преодолеем перевал по мосту и заночуем в гостинице. Заодно купим вам плащи. Тут у нас другой климат, – увидев удивление на лицах Птицы и Ежа от последнего, мало знакомого слова, он добавил: – Другая погода у нас. В Линне было тепло, потому что рядом с побережьем проходит теплое течение, которое задает погоду. А здесь у нас начинается осень, и вечерами бывает прохладно. Но в каньоне случается сезон дождей, за что это место так и прозвали – Каньон Дождей. Река Розовых Лучей – Ануса-Им – тогда переполняется, становится шумной и бурной. Впрочем, вы сами все увидите.
Спускались вниз они медленно и осторожно. Лишь собаки весело бежали впереди, виляли хвостами и то и дело оборачивались на хозяина. Видимо, чувствовали родную землю и радовались этому по-своему. У подножия холма деревьев стало гораздо больше: высоких дубов, раскидистых вязов и лохматых сосен с разветвляющимися стволами. Тропинка исчезла, но Саен знал дорогу, потому подгонял лошадь, торопился.
Они спустились в узкую лощину, повернули немного на север – то, что это север, Еж прекрасно знал, он умел разбираться не только в картах. И вот совсем скоро перед ними показался длинный мост, проходящий через каменистый и глубокий перевал. Широкий, ровненький, удобный. Вымощенный прямоугольными каменными плитами. По краям моста поднимались каменные перила и квадратные каменные столбики, на которых разливали яркий свет фонари на кованых гнутых ножках. Искусная и тонкая работа.
Птица уставилась на эти штуковины и не могла отвести от них глаз – их свет, беловатый, ясный, спокойный, простирался далеко вперед. Солнце село, и камни, бордюр и плитка моста выглядели в этих местах так странно и необыкновенно при ярком сиянии фонарей, что казались нереальными, сказочными и даже немного пугающими. Видно было все, даже склоны поднимающихся по обе стороны от моста гор. У самого въезда белели длинные домики с высокими башнями, окна которых тоже сияли не хуже фонарей.
– Да хранит вас Создатель. Вечер правит, Саен, – поклонились несколько воинов, что охраняли въезд на мост.
Хозяина тут знали, видимо, хорошо. Он ответил им приветственными словами, и копыта лошадок зацокали по плитам весело и звонко. Цок-цок-цок – стучали копыта. Шух-ух – пел ветер. Ярко и мирно светило множество фонарей. На бордюрах, белых, мраморных, с кромками узора, то и дело попадались надписи, сделанные немного странными буквами. Птица понимала их значение, но знаки, украшенные вязью, были чуть-чуть другими. В Линне эти же буквы писались иначе, более просто. Более короткие линии, гораздо меньше точек и дополнительных штрихов.
– Каньон Дождей, везде написано Каньон Дождей. И еще один раз попадалось слово Суэма, – вслух проговорил Еж.
Саен тут же обернулся, придержал лошадь и пояснил:
– Каньон Дождей официально относится к Суэме, но это ее границы. Приграничное поселение. На юге лежат Одинокие королевства – Верхнее и Нижнее. На севере земли баймов Меисхуттур. А на востоке Суэма.
– А на западе? Пустыня?
– Да, пустыня, Свободные Побережья и заброшенные города зуммийцев. Все правильно. Вашему люду из Свободных Побережий хода в Каньон Дождей нет, только торговцам, у которых есть умда – специальная бляха-разрешение. Умду выдают только старейшины Каньона.
– У тебя тоже есть умда? – спросил Еж.
Саен слегка качнул головой, после пояснил:
– Я тоже являюсь старейшиной. Я – главный старейшина. Вообще-то, без меня ничего не решается в Каньоне.
Старейшина! Их купил старейшина Каньона Дождей! Вот теперь многое становится понятно. Конечно, старейшине вполне пристало иметь дома красивую рабыню, а где найти самых красивых девушек? Только в храме Набары, безусловно.
Саен глянул на Птицу, вздохнул, покачал головой. Потом вдруг всмотрелся в ее лицо, и глаза его потемнели. Что-то произошло, но девушка не поняла, что именно, пока на складки помятой туники не упали остатки серебряной сережки из ее носа. Несколько кусочков. Сидящий перед ней Еж вскрикнул, дотронулся до своей ноздри, из которой точно так же выпало серебряное колечко раба, и спросил:
– Что это такое?
– В Каньоне нет рабства. Отныне вы совершенно свободные люди и можете ехать на все четыре стороны. Вы не рабы. Но я бы не советовал вам возвращаться обратно в Линн, вряд ли вы найдете дорогу. Поезжайте со мной, у меня есть для вас предложение, как для совершенно свободных людей. Взвесь все, Птица, обдумай и после решай. Но что бы ты не решила, ты свободна. И ты, и Еж, и Травка. Парнишка и девочка еще слишком малы, им я предоставлю свой кров и покровительство. А ты должна принять решения добровольно. Воспользуешься моим гостеприимством, остановишься у меня дома?
Птица смотрела на Саена и не могла до конца понять то, что происходило. Опять только что выстроенное представление о действительности разлетелось на мелкие куски. Она, значит, не рабыня? И должна сама решать? Что решать?
– Ладно, поехали, – вдруг сказал Саен, и голос его стал твердым и немного злым, – я устал и хочу отдохнуть. Думаю, что и вы тоже.
Медленно и неуверенно Птица подняла руку и дотронулась до носа, до того места, где минуту назад висело небольшое серебряное колечко. Теперь осталась только крошечная дырочка в ноздре – знак пожизненного рабства. Ни один раб в Линне не может стать свободным, таковы правила. Раз однажды потерял собственную волю, значит, это навсегда. Значит, так и останешься до самой смерти чужой собственностью, и воля хозяина будет определять твои поступки, желания и даже мысли.
А теперь что? Теперь, выходит, Саен им не хозяин? А кто тогда? Что теперь делать в этих чужих землях, совсем одним, без помощи, без хозяев, без крыши над головой? Куда деваться? Саен пригласил ее погостить к себе?
Птица так растерялась, что перестала следить за лошадью.
