Я висела поперёк лошади на месте седла. Она шла по каменистой дороге, раскачиваясь взад-вперёд, и было странно, что я до сих пор с неё не свалилась. Похоже, меня не только связали, но ещё и привязали. Я то и дело утыкалась носом лошади в бок, от которого так воняло по́том, навозом и грязью, что я почти задыхалась.
Моё тело беспомощно болталось на лошади, словно мышь в кошачьих зубах.
Что всё это значило? Я плохо соображала, мысли мои путались.
С каждым резким движением голова подскакивала. Когда я собиралась с силами и приподнимала её, то видела сосновые ветки, своими острыми иглами царапающие лошадь.
День в самом разгаре – значит, вечер и ночь давно миновали. Неужели всё это время я была без сознания?
Я разглядела грязь и острые вершины скал. Разглядела гриву золотисто-чёрного цвета. И человека – вернее, только его ноги. Ступни его были обмотаны кожей, он уверенно шагал вперёд. Мальчишка… Мне показалось, я вспомнила его!
Да-да, он! Тот самый проводник браконьеров.
На меня нахлынули воспоминания. Браконьеры и стрелы. Вода и страх. Странный маленький воббик. И что-то ещё… что-то ужасное. Настолько ужасное, что мой мозг отказывался вспоминать это сразу.
Проводник что-то тихо произнёс, и лошадь остановилась.
Он поправил меня, ухватив за плечо. Немного приподняв, посмотрел на моё лицо. Высоко над головой сквозь густую листву пробивался солнечный свет, я спиной чувствовала его тепло и видела короткие полуденные тени.
Я повернула голову и увидела верёвку, которой меня привязали, – толстый канат. Повернувшись в другую сторону, заметила, как лошадь прядёт ушами. У неё была рыже-чёрная грива. Проводник поднёс к моему рту бурдюк, чтобы напоить, но пить оказалось совсем неудобно. Тогда он осторожно вытер стекающие по моей щеке капли, налил воды в свою ладонь, и я стала лакать из неё, как собака. Меня мучила жажда.
– Раз уж ты очнулся, попробуем вытащить стрелу, – сказал он.
Он говорил на общем языке, а на нём обычно говорили торговцы и путешественники – набор слов и фраз из десятка других языков. Дэлинтор научил нас ему, когда мы были ещё совсем маленькие, но в стае мы говорили только на даирнском.
– Думаю, яд уже не действует и ты всё чувствуешь.
Так и было. Я ощущала холодные зазубрины стрелы в своём теле и ноющую боль. Болела и сама рана, и ушиб вокруг неё.
Проводник посмотрел по сторонам, проверяя обстановку. Он внимательно прислушался и принюхался, хоть и имел слишком слабый, по нашим меркам, человеческий нюх.
Кряхтя от натуги, он снял меня с лошади и усадил на землю, рядом с холмиком, покрытым мхом, в тени раскидистого вяза. Я набралась мужества и взглянула на раненый бок. Древко стрелы было сломано, торчал лишь небольшой кусок. Кровь вокруг раны запеклась и почернела.
Я ловила взгляд проводника, чтобы хоть что-нибудь прочесть в его глазах.
Я также пыталась вспомнить хоть какую-нибудь информацию о людях – стихотворения, наши уроки… Чему меня учили мои… И в этот момент меня будто плитой придавило, и гнать воспоминания прочь стало бесполезно.
Моя мама. Мой папа. Мои братья и сёстры.
Я вспомнила абсолютно всё.
Горящий улей.
Солдаты с копьями.
Всё до мелочей.
Закрыв глаза, я услышала пронзительные крики. Я ощутила солёный запах крови, запах железа, мечей и доспехов.
Я видела, как кто-то в сапогах с блестящими шпорами пинает бездыханные тела. Кучи тел.
Во мне поднималась дикая ярость.
Я хотела наброситься на кого-нибудь. Хотя бы на этого мальчишку.
Вцепиться зубами и рвать его, чтобы он так же, как мои родные, истекал кровью.
– Я не собираюсь тебе врать, – твёрдо сказал он. – Будет больно.
«Вот и хорошо. Пусть мне будет больно», – подумала я. Пусть это будет настоящая, физическая боль.
Проводник собрал сухих веток и немного ветоши. Он достал огниво и ударил кремень о железо. Искры упали на ветки, заструился дымок.
– Я не мог развести огонь ночью, – объяснил он.
У него был странный голос. Вернее, их было два. Один – грубый, а второй – он всячески его скрывал – значительно мягче.
– Нам важно, чтобы было поменьше дыма. Сейчас солнце светит под выгодным для нас углом, оно будет ослеплять наших преследователей.
Он достал нож.
Я задержала дыхание.
Но он начал просто накалять его над огнём.
– Целители говорят, извлекать стрелу лучше раскалённым ножом, – приговаривал он.
Но мне было всё равно. Я не хотела, чтобы меня спасали. Я хотела либо мстить, либо умереть – больше не думала ни о чём.
Никого нет в живых. Никого не пощадили.
Никого.
– Мне надо сделать три небольших разреза, – продолжал проводник.
Его слова были для меня пустым звуком.
Моя семья. Мои родные. Никого больше нет.
Лезвие, проникая в тело, сильно жгло, и я вздрогнула, однако мальчишка орудовал ножом быстро и уверенно.
Боль становилась всё сильней, но я не издала ни звука.
Он не дождётся моих слёз.
Когда он резал второй раз, стало больнее. Я так стиснула зубы, что они чуть не треснули.
Третий разрез показался терпимее. Боль, казалось, притупилась. И разве могла она сравниться с невыносимой болью в моём сердце?
– Чтобы вытащить стрелу, мне надо её прокрутить, – предупредил он.
Было жутко больно, но всё закончилось быстро. Отрезав наконечник стрелы от сломанного древка, обтерев с него кровь, он спрятал его в мешок, висевший на той же стороне, что и сайдак.
Я внимательно изучила оружие мальчишки.
У него были лук и стрелы. А ещё поржавевший меч, который казался слишком большим для него, особенно когда он вставал на колени. Из сапога торчал нож.
Проводник открыл поясной кожаный мешок, достал потрёпанный листок растения и приложил его к моей ране на боку.
– Не держится на шерсти. Это для заживления, – приговаривал он. Обмотав куском ткани мою грудь, ему всё же удалось его закрепить. – Я целился в ногу, но ты дёрнулся – совсем не вовремя, – как бы извиняясь, добавил он.
– Лучше бы в сердце попал, – пробормотала я, удивляясь, зачем вообще с ним беседую. – По крайней мере, сейчас бы я была с теми, с кем должна.
Проводник в недоумении посмотрел на меня. Это первые мои слова с момента нашей встречи, и казалось, мальчишка не знал, что ответить.
– Рад, что ты выжил, – в итоге сказал он.
Я отвернулась в сторону.
– А я нет.
Тяжело вздохнув, он ногой потушил огонь и присыпал землёй и сказал:
– Надо идти дальше.
Оставив мои передние лапы связанными за спиной, что было ужасно неудобно, проводник развязал мне задние, потом приподнял и еле усадил на лошадь. Теперь я сидела, а не висела мешком.
Он тоже удивительно плавно и грациозно сел на лошадь сзади меня и взял поводья. Мы отправились дальше, теперь уже быстрой рысью. Очень скоро мы вышли на открытую местность, которая была мне
