Но я больше не могла её разглядеть, и в следующий момент меня всосало через портал в туннель и погнало прочь.
– Нет! – кричала я, ибо знала: если я снова попаду в вертикальную шахту, будет уже поздно.
Я с хрипом вскочила – и проснулась. Я парализованно смотрела в матовую серость комнаты, на какой-то момент потеряв ориентацию. Потом мне стало ясно, что я не в нашей квартире в Венеции и не во Франкфурте у моих родителей, а в лондонском прошлом. Пульс у меня был учащённый, и в попытке успокоить колотящееся сердце я схватилась за шею – и вздрогнула. Кончики моих пальцев нащупали крохотные кристаллы льда. Они были всюду! В моих волосах и на платье! Я в ужасе выпрыгнула из кровати и подбежала к зеркалу, но в комнате было недостаточно светло. Я лихорадочно распахнула створки окна, потом снова встала перед зеркалом, но не заметила ничего необычного. Кроме моего заспанного, растрёпанного, с впалыми глазами отражения, там ничего не было. Никаких следов льда. Я снова ощупала платье и волосы, но на сей раз ничего не было. Даже влаги, если не считать того, что я вся пропотела, потому что платье было слишком тёплым, чтобы в нём спать. К счастью, пара пуговок за ночь расстегнулись. Я быстро сбросила платье – и заметила при этом, что пуговки не расстегнулись, а оторвались. Должно быть, во сне я сильно ворочалась. Я вспомнила о тех акробатических вывихах в жуткой шахте и на несколько секунд замерла и перестала дышать, настолько воспоминание было реальным. Таким же реальным, как осколки льда при пробуждении. К счастью, всё это было лишь сном.
Я заставила себя думать о чём-нибудь другом. Например, о том, что сейчас многое бы отдала за то, чтобы принять душ. Или хотя бы ванну. Но стоп, ведь я могла это сделать! Разве я не была богатой наследницей и не имела целый штат прислуги? Я дёрнула за звонок и приготовилась к автодиалогам Бриджит, но, к моему облегчению, она держала язык за зубами, а в остальном делала всё, чтобы утро – после внушающего ужас начала – протекало сносно. Когда я влезла в горячую ванну, мне стало намного лучше. Бриджит помыла мне голову мыльной пастой, благоухавшей цветочным ароматом, и положила наготове свежее нижнее бельё и дневное платье жёлтого цвета примулы. Потом я даже попросила её причесать меня, потому что из-за сна я всё ещё была будто на леденящем ветру и поэтому была рада любому человеческому прикосновению. Охотнее всего я бы влезла в постель к Себастьяно и погрелась около него. Только, к сожалению, это сейчас было невозможно. И зачем только я выдала себя за его сестру!
– Вы только посмотрите, миледи! Ведь это выглядит куда красивее, чем скучная коса!
Бриджит стояла у меня за спиной и улыбалась мне в зеркале. Она соорудила мне на макушке причудливый узел. Справа и слева от него ниспадали на уши тщательно завитые разогретыми щипцами локоны. Это выглядело мило и как-то ностальгически.
– Бриджит, это просто супер, – сказала я. Преобразователь превратил моё «супер» в «превосходно», и я захихикала. Бриджит решила, что я радуюсь её парикмахерскому искусству, и от души посмеялась вместе со мной. Когда я ей сказала, что я нечаянно оторвала несколько пуговок на платье, она засмеялась ещё громче и сказала со всей серьёзностью, что очень любит пришивать пуговицы. При этом она смотрела на меня так благодарно и счастливо, что я абсурдным образом стала радоваться вместе с ней. Так получилось, что я спустилась к завтраку в сравнительно хорошем настроении.
Было самое начало десятого, часы в холле только что пробили полный час. Как и накануне, Себастьяно встал раньше меня и как раз читал газету, напечатанную старомодным шрифтом Morning Post.
– Что пишут? – спросила я, обстоятельно целуя его в щёку.
Он подмигнул мне.
– Ты выглядишь прелестно, – ещё раз подмигнул он —…сестричка. В газете пишут про войну с Наполеоном.
Верно, тот ведь как раз в это время был очень активен как полководец. В конце концов, это кончится для него плохо, но в настоящий момент он сильно осложнял англичанам жизнь. И остальной Европе тоже. Грядущей осенью его прогонят из Германии в Битве народов под Лейпцигом. Но до его окончательного поражения при Ватерлоо останется ещё добрых два года.
Я села за стол, и на сей раз меня уже не раздражало, что мне прислуживают. Жани и Седрик наперебой подносили мне самые лакомые блюда и сварили мне отличный кофе с молоком.
После завтрака Себастьяно попросил мистера Фицджона приказать, чтоб подали экипаж, и мы отправились нанести визит мистеру Стивенсону.
* * *Найти его на Джеймс-стрит было нетрудно. Джерри спросил у прохожей номер дома, и она показала ему дорогу.
– Инженер? Вон там, впереди на углу, дом с пристройкой. – Женщина засмеялась: – Езжайте на грохот, не ошибётесь.
И действительно, шум слышался многообразный – стук, шипение и уханье, как будто в мастерской ожил старый локомотив.
Фактически это сравнение было недалеко от правды, потому что, пока мы с Себастьяно правили к источнику шума, он объяснил мне, кем был Джордж Стивенсон.
– Он изобрёл паровой локомотив. Конечно, не самый первый, но, так сказать, прототип, который потом пошёл в серию.
– Откуда ты это знаешь? – озадаченно спросила я.
– Википедия. – Он ухмыльнулся, увидев моё недоверчивое лицо. – Разумеется, прочитал я об этом не здесь, а в нашем времени. Ещё пару недель назад, после того как Хосе отправил нас на дело к мистеру Тёрнеру. Тогда я навёл справки об этом времени.
Я тогда, разумеется, тоже наводила справки, но, видимо, ставила себе другие приоритеты. Он интересовался техникой, а я культурой.
– Когда потом Хосе явился на Трафальгарскую площадь с этим типом, я снова вспомнил, откуда знаю это имя.
– А что же ты мне ничего не рассказал?
– Потому что нам надо было обсудить другие важные вещи. – Он постучал в дверь, но при таком шуме нас никто не мог услышать. Он на пробу толкнул дверь, и она оказалась незапертой. – Я думаю, мы просто войдём внутрь.
В мастерской шум был ещё громче. Посреди помещения, забитого многочисленными техническими приспособлениями, стояла железная громада, которая и была источником штампующих и шипящих шумов. В скрипучих держателях двигались вверх и вниз дымящиеся цилиндры, окутанные бешено свистящим паром. Масло капало с визжащих шатунов, и влажный горячий туман оседал в лужицы вокруг грозной аппаратуры. Джордж Стивенсон, одетый в рабочую робу из грубой ткани, бегал туда и сюда между несколькими измерительными приборами и регуляторами. Вооружившись отвёрткой и измерительным прибором, он юстировал какие-то настройки на чём-то вроде панели
