Они пролезли в пролом в монастырской стене. Луна, выглянувшая из-за туч на несколько минут, позволила Косте разглядеть постройки: посредине монастыря стоял собор с обрушившейся колокольней, а с боков к нему примыкали жилые и хозяйственные строения обители. В провалах окон кое-где горел огонь.
— Здесь мы и заночуем. Пойдем к моим подружкам.
Снова пришлось, идя по битым кирпичам, пробиваться сквозь провал. Наконец они попали в коридор, где чьей-то заботливой рукой к стене был прикреплен уже почти догоревший смоляной факел. По обеим сторонам коридора находились двери келий, но у многих комнат дверей давно уже не было, и входы были завешаны разным тряпьем.
— Заходи сюда, — сказала Джоанна, и приподняв висевшую в дверях одной из келий тряпку, впустила Костю в помещение, где на полу горел костерок, что позволяло видеть обстановку комнаты. На каких-то лежанках, закутавшись в тряпье, спало несколько человек.
— Кто там? — поднялась с одной лежанки чья-то голова со взлохмаченными волосами.
— Мэг, не суетись. Это я, Джо, — ответила Джоанна.
— Гляди-ка, а мы думали, что тебя уже повесили. Или ты с виселицы спрыгнула и мертвая к нам пришла?
— Дура ты, какая я мертвая? Меня завтра казнить будут, как королеву — на эшафоте с красным сукном.
— Ишь ты! Кто ж тебе сукно-то постелит? Дерюгу под ноги бросят, когда вешать будут. Ладно, пришла спать, так спи, другим не мешай.
И скоро раздался храп Мэг. Костя улегся на какие-то тряпки рядом с Джоанной. Она тоже сразу заснула, а он все не спал. Он знал, что его друзья погибли, и он ощущал вину за их смерть. Если бы он не доверился тюремщику с рожей негодяя, то все было бы иначе. Теперь, как он знал, Марию переселят в другую камеру или вообще переведут в другую тюрьму. Путь к ней окажется отрезанным. Но Константин предполагал, что друзья, прикрывшие его отход и погибшие в схватке, станут для врагов единственными заговорщиками, других искать вряд ли станут.
Костя помнил, что бились почти что в полной темноте, при свете полузакрытой облаками луне, и их уход с Джоанной, наверняка, был не замечен.
Утром следующего дня они с Джо пошли в город. Медлить было никак нельзя. «Если завтра. — говорил сам себе Костя, — я не войду в Тауэр, то Марию казнят. Значит, все смерти будут напрасными. Мне необходимы облачения для двух служителей англиканской церкви, для себя и для Джоанны. Одно платье потом наденет на себя Мария». В Лондоне имелись лавки, где продавали церковную утварь и все, что необходимо для богослужения. Такую лавку и искал Константин, но неожиданно наткнулся на то, чего не ожидал увидеть…
На одной из площадей был сооружен эшафот, стояли три виселицы, на одной из которых еще висел полусгнивший труп с выклеванными вороньими клювами глазами. На эшафоте на столбах, точь-в-точь, как в Московии, были укреплены колеса. На них, свесив вниз руки, ноги, лежали два тела. Два человека стояли рядом с этими колесами. Они были одеты, как королевские гвардейцы. Один бил в барабан, другой читал с бумагу:
— Достопочтенные жители столичного города Лондона, вы видите тела гнусных заговорщиков, решивших покуситься на спокойствие нашего королевства, похитить изменницу и преступницу Марию из рода Стюартов. Они оказали жестокое сопротивление стражам, пришедшим арестовать их! За это были они жестоко убиты и тела их позора ради положены здесь, на всеобщее осмеяние и в назидание всем, кто вознамерится смутить покой королевства! Слушайте, смотрите и запоминайте!
Те, кто лежал на колесах, были друзьями и соратниками Кости, позволившими ему уйти вчера ночью от преследования. Он, скрипя зубами, стоял и смотрел на два трупа молодых людей, которые еще вчера смеялись, шутили и очень жалели о том, что им не находится дела в этом сером, туманном и скучном, как они считали, городе.
И Костя мечтал встретиться с тем человеком, который выдал их планы властям, но был уверен, что тот уже далеко от Англии.
Священническое облачение, небольшой лом и кинжал он приобрел без труда. Весь вечер Константин готовил Джоанну к тому, что должно было произойти завтра. Во-первых, он велел надеть ей сутану с капюшоном, убрав при этом ее волосы на спину, чтобы они, выбившись из-под капюшона, не могли выдать ее. Девицу пришлось научить двигаться походкой смиренного служителя церкви — немного наклонив голову, держа руки у живота и передвигаясь мелкими шагами. Потом он долго внушал ей, что все увиденное ею в замке ни в коем случае не должно вызывать в ней испуга. Женский крик, а тем паче обморок могут испортить все.
«Не бояться, ничего не бояться! — внушал Костя Джоанне. — Жизнь для тебя уже закончена, теперь ты должна ждать лишь торжественного окончания на красном сукне, когда палач в присутствии королевы и самых благородных людей Англии одним ударом меча отсечет тебе голову! Одно мгновение — и ты будешь рядом со своей дочерью! Помни только об этом!»
Сам он толком не знал, как будет действовать в замке, потому что плану Джима не доверял. К тому же, Марию Стюарт после доноса тюремщика могли перевести в другое помещение.
Утром он сам стал готовиться к экспедиции. К широкому крепкому поясному ремню прикрепил ломик, с другого бока была повешена сабля. Взял в карман сутаны кинжал, забрал остатки дукатов на тот случай, если вдруг придется кого-то срочно подкупить. Поверх всего этого надел священническое облачение с наперсным крестом. Такое же облачение надела и Джоанна.
— На службу собрались? — спросила товарка Джоанны Мэг.
— На службу. В честь девы Марии служить будем, — ответил Костя, и они вышли из монастыря.
К воротам Тауэра они подошли смиренной походкой служителей церкви.
— Мы пришли помолиться о душе грешницы Марии Стюарт, — сказал Костя. — Говорят, ее завтра казнят.
— Завтра или не завтра казнят эту проклятую католичку, нам-то что за дело! — позезывая, отвечал один ратник. — Она против королевы нашей пошла, так какая ее кара должна ожидать?!
— И она пока здесь, дети мои? — спросил Костя.
