Еще удалось выяснить, что деревня в этих краях — не одна. Есть и еще несколько. Порой жители начинают войны между собой, но пленников едят в самых редких случаях. Константин понял, что это у них вроде ритуала — знака полной победы над врагом.
Константин отошел от своего «собеседника», мурлыкая хорошо знакомую в его стране и его времени песню Высоцкого. Самое интересное, что дикарь попытался ему подражать, и, что характерно, дуэт почти получился.
Но есть, однако же, еще предположение. Что Кука съели из большого уваженья, — Что всех науськивал колдун — хитрец и злюка: «Ату, ребята, хватайте Кука! Кто уплетет его без соли и без лука, Тот сильным, смелым, добрым будет — вроде Кука!» Кому-то под руку попался каменюка — Метнул, гадюка, — и нету Кука!..При последних словах Константин как-то не очень хорошо посмотрел на адмирала, но тот предпочел ничего не заметить. В конце концов, русским языком тут никто кроме Кости не владел.
Костя сообщил Дрейку, что, вероятно, здешние вожди (как и все прочие им подобные) любят все блестящее, да и от «огненной» воды не откажутся. К тому же, у них у самих наверняка есть заменитель той самой «огненной воды», но весьма слабенький.
— Что ж, будем поить. Как полагаете, не отправиться ли нам к вождю ближайшей деревни немедля? Думаю, бочка с пуговицами и бочонок с джином будут на первое время хорошим подарком местному князю. А эти обезьяны и потащат их на своих горбах. Не моим же морским ежам надрываться! Кстати, оружие брать нужно?
— Возьмите, но только холодное оружие. И этого довольно. Уверен, никто не станет на нас нападать, а если что, отразить атаку дикарей можно и шпагами.
— Поганить о них шпаги?! Впрочем, верно говорите. Тогда давайте готовиться к экспедиции.
Они шли по узкой тропе, проложенной в густых зарослях. Впереди двигались голые черные люди, двое из которых несли на головах по бочонку. Повсюду раздавались визгливые крики обезьян, пронзительные крики птиц, где-то в глубине леса рычал какой-то хищник. Костя уже знал, о чем он будет говорить с вождем племени, к которому они шли. «Пусть Америка спустя десятилетия наполнится чернокожими рабами, — думал он, — но эта экспедиция должна кончиться ничем. Вот и будет изменение истории, и вряд ли Богдан стал бы возражать! А там посмотрим…»
Сам Константин шел впереди, рядом со своим чернокожим собеседником. Пожалуй, его теперь и в самом деле можно было назвать именно так — без всяких кавычек. Парень оказался словоохотливым, это здорово помогало. Конечно, за пару часов путешествия язык так просто не выучить, как ты не старайся «погрузиться в среду». Но у Кости был здесь некоторый козырь — способности, которым в его веке присвоили бы приставки «сверх-» и «экстра-», а в шестнадцатом, не чинясь, называли чародейством и колдовством. И были весьма неправы: человеческая психика — тайна даже для ученых Костиного времени. И раз проснувшись (в минуту, когда решалось, жить человеку или нет), эти особые способности психики не только не заглохли, но раскрывались все новыми и новыми гранями.
«Внутренний голос», тем временем, ожил. Но на сей раз он не был похож на голос Богдана, да и мысли оказались иными. Сам ли Константин это подумал, или же нечто, пришедшее в его голову, было чужеродным — он так и не понял. «Я сделаю так, что культура этих дикарей останется в своем первозданном состоянии. Ведь перетащить их насильно или даже добровольно в цивилизацию — это равносильно гибели для них. Как много было знаю народов, погибших от насильственного сближения с так называемой цивилизацией! А кончилось все пристрастием к водке, табаку и ничегонеделанью. Путь „окультуривания“ должен быть медленным, постепенным, занимать столетия, тысячелетия, перешагнуть которые за один прием никак нельзя…»
Вспомнилась ему читанная в юности и в другом мире книга — из разряда фантастики. Там добрые европейцы из его времени проникли в параллельный мир, где тоже имелись свои дикари и свои «европейцы». После чего решили: нет, эти аборигены легкой добычей не станут! И спровоцировали между племенами грандиозную войну, в которой победа не должна была достаться никому. Зато началась яростная «гонка вооружений», да такая, что изобретениям бывших дикарей позавидовали бы военные из века двадцать первого. А когда цивилизаторы и впрямь появились, то имели столь жалкий вид, что аборигены приняли решение: нужно хорошенько подготовиться, а потом взять и как следует цивилизовать этих белых дикарей.
Кажется, автор осуждал «доброхотов». Да и Константин (во всяком случае, сейчас) склонялся к такой же мысли. А вот Богдан, когда Константин помянул эту книгу, сказал только одно:
— К чему сопли-то размазывать? Просто тамошние европейцы оказались слабее — во всех отношениях, не только в войне, но и в интеллекте. А интеллектуальный слабак… Ну, ты сам должен понимать…
Сейчас Константин думал только об одном: о том, что каждая культура бесценна в великой симфонии Человечества. У него словно бы отсекли часть мозга. Он отлично знал, что есть культуры, где принято кушать людей. Или — побивать женщин камнями за супружескую неверность. Или — обращать в рабство свободных прежде людей. Есть и «мелочи», которые порой становятся очень даже крупными: например, несоблюдение элементарной гигиены. Это тоже может быть частью такой культуры. И уж сколько тех самых культур считают своих представителей за «настоящих» людей, а всех прочих — нет, сложно даже сказать, во всяком случае, адмирал Дрейк тут точно одинок не был.
Но сейчас все эти знания Константином просто не воспринимались.
…Путники неожиданно вышли на поляну, где стояли до полусотни хижин, покрытых пальмовыми листьями. В центре деревушки стоял большой дом на сваях. К нему-то и направились люди, несшие на головах «дары цивилизации». Вероятно, это был царский дворец местного розлива.
По лесенки из бревнышек они поднялись к завешенному кусками лиан внутреннему помещению. Дрейк и Константин проследовали за провожатыми.
Глава племени, густая шевелюра которого была украшена разноцветными перышками попугаев, сидел на возвышении, поджав под себя ноги, возле которых возлегали две молодых невольницы или жены.
Лицо вождя было испещрено
