Все эти мысли за сотую часть секунды промелькнули в сознании Константина, и вдруг сильнейшее, всеохватывающее, острейшее желание остаться в живых до предела наполнило всю его душу.
Костя, перестав думать о чем-либо, не видя перед собой никого, обратил все свое духовное зрение вглубь самого себя. Он узрел ту точку, на которой ему нужно сконцентрировать всю свою энергию, и, понимая, что с завязанными руками овладеть волей гогочущей вокруг него толпы врагов ему будет невозможно, приказал суставам и хрящам кистей на полминуты стать размягченными, как у вареной курицы. Сконцентрировавшись на ладонях, которые, как он почувствовал, подчиняясь его приказу, стали гораздо уже, свернувшись в трубку, он стал высвобождать их из пут, делая это незаметно, миллиметр за миллиметром. А шведы кричали:
— Пусть Крошка Ральф сделает это!
— Да, да, у него всегда это красиво получалось!
— Крошка доставит удовольствие нашему старику!
— Выколи ему сначала только один глаз, Ральфи! Он вторым глазом должен будет увидеть свои уши и свой нос!
— А хрен свой он разве не должен увидеть на другом месте? Все равно он ему больше не понадобится!
— А закончишь представление, Крошка, тем, что взрежешь ему пузо и вытянешь наружу его кишки! Пусть он станцует на них!
— Ишь, наглая свинья, четырех наших убил, а еще и коменданта-старика оскорбляет! Давай, Крошка, начинай!
От толпы шведов отделился крутоплечий детина — рыжебородый, с почти белыми волосами и красным лицом. Был сей потомок викингов на голову выше Константина, и, видно, Крошкой его прозвали шутки ради. Так иной раз прозывают уголовников — какой-нибудь дюжий детина может получить кликуху Задохлик или Скелет, а коротышка — сделаться Длинным или Верзилой. Кираса прикрывала лишь часть груди шведа — похоже, на такую грудь трудно было подобрать защитную пластину подходящего размера. Из ножен Ральф вынул огромный широкий кинжал, больше похожий на меч небольших размеров.
Как видно, Ральф очень любил свое оружие, потому что, судя по зеркальному блеску, отточен и отполирован заботливой рукой верзилы он был отменно. Как цирковой борец, растопыривая руки, чтобы выглядеть еще мощнее, Крошка, помахивая своим оружием, вначале пару раз прошел по кругу под одобрительные возгласы и шлепки сослуживцев. А «викинги» все понукали его не медлить и скорее начинать, потому-де, что их старик уже заждался. Наконец, Ральф внял зову своей служивой братии. Он двинулся к Косте мелкими шажками, и его маленькие свиные глазки, как видел Константин, буравили голову пленника, как бы отыскивая то, с чего следовало начать.
Швед играл своим кинжалом — то повертывал его между пальцев, и он крутился наподобие мельницы, то перебрасывал с руки на руку И вот шведский палач Махрютка уже стоял в метре от своей жертвы, а кинжал двигался все быстрее и быстрее, и лезвие его, ловя на свою зеркальную поверхность лучи заходящего солнца, пускало в разные стороны блики кровавого цвета.
Но вдруг случилось то, чего никак не ожидали увидеть шведы. Рука «наглой свиньи», молниеносно выскочившая из веревочного браслета, была протянута вперед. Полумгновения хватило, чтобы поймать перелетавший с руки на руку кинжал за рукоять. Молния клинка со свистом рассекла воздух, и тут произошло то, чего никогда не видели эти залитые кровью с головы до ног вояки. Голова Ральфа дернулась, разинула рот… Несколько мгновений она еще держалась на плечах, но мощный фонтан крови оттолкнул ее. И, еще успев сделать в полете на землю глотательные движения, голова «викинга» бухнулась на землю и покатилась. Тело Ральфа, к величайшему удивлению шведов, еще успело произвести какое-то конвульсивное движение руками и плечами, а потом мешком рухнуло навзничь.
Последнее, что успел сделать Ральф — это изумиться…
— А-а-а-а-ах… — прокатился над замершей толпой то ли вздох, то ли стон, а Константин, ловя мгновения полнейшего замешательства, дико и властно прокричал, указывая пальцем на зеркало поднятого над головой клинка:
— Все смотрят сюда! Я приказываю вам смотреть сюда!
Он знал, что в нем сейчас появилась мощь, которая превосходит силы всех этих двадцати пяти людей. В свой приказ Константин вложил половину той мощи, и словно набрасывая на окружавших его врагов невидимые сети власти, сотворили то, чего хотел достичь. Шведы, словно превратившись соляные столбы, застыли на месте в тех позах, в каких застал их приказ. А Константин пошел вдоль круга и, смотря в глаза каждого, посылал дополнительный приказ неподвижно стоять на месте, двумя пальцами правой руки касаясь каждого из них.
Теперь его окружал хоровод живых мертвецов. Константин, выйдя из круга, быстро двинулся в сторону крыльца, и кинжал в его руке опять был поднят и сиял, испуская свой завораживающий блеск уже по направлению двух часовых, охранявших вход. Они попытались было поднять мушкеты, но Костя произнес лишь одно слово:
— Стоять!
И оба латника замерли, так и держа оружие в полусогнутых руках.
Прикосновение к их лбам произвело на воинов то же завораживающее действие, что и на их товарищей. Теперь вход в дом коменданта был свободен. Взбежав на второй этаж, он увидел старика-карлика стоящим возле дверей своего кабинета с двумя пистолетами в руках.
Комендант попытался было навести один из них на Костю, но тот лишь крикнул:
— Опустить!
И рука коменданта тотчас замерла.
— Ну что, кочерыжка шведская! — подошел к нему Константин. — Удалось тебе увидеть мою казнь из окон своего дома? Не удалось! А еще не удастся тебе передать мое оружие своему королю! И ничего ты о нем ему не расскажешь!
И Константин безо всякой жалости вонзил широкое лезвие прямо в сердце коротышки-коменданта и оставил кинжал в упавшем замертво верном служаке шведского владыки. Перешагнув через тело, вошел в комнату. Винтовка, револьвер, сабля, а заодно и переметные сумы так и лежали на широком столе коменданта.
Костя вначале вложил в ножны саблю, потом выбил из гнезд барабана пять стреляных гильз и вложил в них свежие патроны.
Вогнав патрон и в патронник винтовки, он забросил ее за спину, перекинул через плечо сумы и вышел из комендантского дома.
Очарованные приказом шведы так и стояли в нелепых позах. А в центре
