– Ай да Вадим Николаевич! Ай да молодец! – похвалил его Сычев. – Времени даром не теряете. Когда это вы успели познакомиться с нашей Ниной? – На Нину он глянул так, словно она и в самом деле являлась его племянницей или еще какой родственницей.
– Было дело, – ответил Чернов уклончиво.
– Они ж соседи, – буркнул Яков. Кажется, Якова единственного из присутствующих мало заботило предстоящее культурное мероприятие. Или он был единственным, кто знал о Нинином поспешном бегстве из дома у Темной воды?
– А я и забыл, что Вадим Николаевич у нас не верит ни в суеверия, ни в черта, ни в дьявола! – то ли похвалил, то ли пожурил Сычев, а потом сказал уже вполне серьезно: – И правильно! Давно пора начать борьбу с этим мракобесием! Такие земли пустуют! Такая красота даром пропадает из-за людской дремучести! Вон Ниночка, хрупкая девочка, а ничего не боится. Заселилась себе в отчий дом и радуется жизни.
Боится. Еще как боится хрупкая девочка Ниночка! Так боится, что сбежала к неприветливой бабушке Шипичихе и готова при случае сбежать еще дальше. Но рассказывать о своих планах она никому не станет. Ни к чему это.
А тем временем на сцену под аккомпанемент редких аплодисментов вышла молодая женщина с гитарой. Одета она была в замшевую юбку, свободную белую блузу и «казаки». Ее густые волосы были стянуты на макушке в конский хвост. Одним словом, вид она имела совсем несерьезный и на мэтра никак не тянула. До тех пор, пока не коснулась струн.
Определенно, она была талантлива. Определенно, ей нравилось то, чем она занималась. Нравилась гитара, нравилась музыка, нравилась публика. Публике она тоже нравилась. Особенно мужской половине. Вот Чернов, к примеру, уселся поудобнее за их с Темкой столом, подпер кулаком небритую щеку, заслушался. Девушка сначала просто играла, а потом запела глубоким, неожиданно низким голосом. Тут уже заслушались все. Даже Темка отложил раскраску, обернулся. Лицо его выражало восхищение. Нина усмехнулась, не знала она, что ее маленький сын – ценитель прекрасного.
А народ между тем понемногу осваивался, освобождался от магии голоса и мелодии, вспоминал, что не музыкой единой может порадовать простого бантеевского обывателя вечер пятницы. Ксюша скользила между столиками с полными подносами. Тут же, в зале, работали еще три молодые девчонки. Наверное, их наняли по случаю, поэтому с работой своей они справлялись не слишком хорошо, и Нина видела, как Ксюша то и дело то шикает на них, то раздает ЦУ. Но в целом вечер проходил благодушно.
– Как рука? – спросил Чернов шепотом.
– Что?.. – Чтобы никому не мешать, он наклонился к ней близко, слишком близко.
– Я спрашиваю, как твоя рука? И вообще как дела?
– Хорошо, – сказала она, наверное, с излишним оптимизмом, потому что Чернов многозначительно хмыкнул.
– Больше никакого зверья? – спросил он, поглядывая то на сцену, то на Нину.
– Больше никакого. – Шипичихина собачка же не в счет. – А что с рыбалкой? – спросила она исключительно из вежливости. Плевать ей и на рыбалку, и на Чернова. У нее жизнь летит в тартарары, а она не знает, что с этим полетом делать.
– Рыбалка не состоялась. – Чернов пожал плечами. – Настроение не то.
Дальше сидели молча, смотрели на сцену, слушали музыку. Темка рисовал. Нина время от времени поглядывала на его рисунок. Ничего необычного, ничего странного. Забыть бы к чертовой бабушке. Да как забудешь, когда в кармане ее джинсов лежит совсем другой рисунок? Лежит и каленым железом жжет.
Подошла Ксюша, по-свойски подмигнула Чернову, улыбнулась Нине, поинтересовалась, что они будут заказывать, а потом заговорщицким шепотом добавила, что заказ нужно делать сейчас, потому что потом все самое вкусное съедят.
– Мне как обычно, Ксюша! – сказал Чернов, и Нине вдруг стало неприятно от этого его «как обычно». Отчего-то ей казалось, что Чернов в Загоринах такой же чужак, как и она сама, а вот выходило, что совсем даже не чужак. Он был знаком почти со всеми присутствующими в зале, он был своим.
– Мне кофе, а Темке клубничного мороженого, пожалуйста.
Нина глянула на часы. Оказывается, уже одиннадцатый час. Время в кафе у Ксюши летело стремительно. Пора уходить, пока еще светло.
Кофе Нина пила быстро, почти не чувствуя вкуса, и нетерпеливо поглядывала на Темку. Мороженое в кафе подавали в стеклянных вазочках, такое с собой не унесешь. Значит, придется ждать.
Наконец Темка облизал ложку и аккуратно положил ее на бумажную салфетку. Все, теперь можно уходить.
– Сына, нам пора, – сказала Нина ласково. Темке нравилось в кафе, несмотря на многолюдность, нравилось. И она несказанно радовалась этому факту. Впервые за почти четыре года у нее появилась надежда. Появилась и крепла. Одновременно со страхом…
– Уже? – Чернов глянул на нее с удивлением. – Еще ж детское время.
– Вот именно, детское. – Краем салфетки она вытерла Темке губы и щеки. – Нам пора спать. Да, сына?
– Не хочу спать, – заявил Тема, и у нее екнуло сердце. Уже не просто слово, уже целая фраза. Осмысленная фраза!
– Маму надо слушаться. – Чернов глянул на Темку с легким интересом, а потом сказал: – Ладно, соседи! Давайте я вас отвезу.
– Не надо. – Нина замотала головой.
– Как это не надо? – Он был удивлен и удивления своего не скрывал. – А как ты собираешься добираться до Темной воды?
– Я не собираюсь. – Отчего-то ей не хотелось рассказывать ему о том, что они сбежали, но и соврать не получится. Все равно ведь узнает. – Мы переехали. К Шипичихе, если ты знаешь.
– К Шипичихе? Интересное кино. Не думал, что старая ведьма сдает жилье.
– Она не ведьма. – Неожиданно Нине стало обидно за Шипичиху. Какой бы ни был характер у старухи, а она им с Темкой не отказала, не прогнала.
– Ну, тебе виднее, – согласился Чернов. Как-то слишком легко согласился. А потом принялся выбираться из-за стола. – Ладно, значит, отвезу вас к Шипичихе. – Он сделал знак проходящей мимо Ксюше, сказал: – Я сейчас отскочу ненадолго, подброшу Тему с маменькой до дому, но потом сразу вернусь. Столик мой никому не отдавай. Хорошо?
Тему с маменькой… Нина усмехнулась. Но, сказать по правде, она была благодарна Чернову за помощь. В отличие от нее, Темка днем не спал и уже начинал клевать носом, а дорога неблизкая, да еще тащить полный пакет продуктов. И ребра болят. Почти целый день боль, приглушенная отваром Шипичихи, не давала о себе знать, а теперь вот вернулась. А рана на руке зудит и чешется, но ведь не почешешь. Чернов бдит, поглядывает очень внимательно.
К выходу двигались мимо VIP-столика.
– Куда? – всполошился Яков, принялся выбираться из-за стола.
– Уже уходите? – Сычев улыбался
