И снова тихий шепот в ответ, такой тихий, что его не разобрать из-за плеска воды.
– Если захочешь отомстить, все потеряешь. Это я тебе говорю, а уж я-то знаю. Душегуба твоего расплата все равно настигнет, а если ты шепнешь мне, кто это был, так и от людского суда он не уйдет. А там уж и божий суд, девочка. Ты скажи мне, шепни на ухо одно-единственное словечко и ступай. Я тебе помогу. Переведу на ту сторону. Ты не бойся, больно не будет…
И снова тишина пополам с неразличимым шепотом, а потом злой бабушкин вскрик:
– Не смей! Даже думать об том не смей! Никому ты здесь больше помочь не сумеешь. А навредить можешь легко. Знаешь, кому в первую очередь навредишь, когда обернешься окончательно? Тем, кого больше всего любила при жизни. Хочешь ты для них такой доли? Отвечай! Да не прячься за мороком, знаю я все ваши уловки. В глаза мне смотри и отвечай!
Бабушка всегда была доброй. Даже когда Нина разбрасывала свои игрушки, она никогда ее не ругала, а ту невидимую тетю ругала. Захотелось обратно в дом, забраться в теплую мамину постель, укрыться одеялом с головой, прижать к себе Клюкву и все забыть. Но какая-то невидимая сила заставляла ее оставаться на месте, тянуть шею в попытке услышать что-то очень важное.
– Семь дней у тебя осталось, девочка. – Теперь в бабушкином голосе не было злости – одна только усталость. – Как закончится русалья неделя, никто тебе помочь не сумеет. Даже я. Если ты к тому времени не решишься, если будешь цепляться за то, что больше уже не твое, перекинешься в одну из них. Кыш! Я кому сказала, кыш! Ишь подслушивать они удумали!
Туман закачался из стороны в сторону, как будто это бабушка раскачивала его взмахом рук. Нина почти видела этот жест. Так бабушка отгоняла на озеро утку с утятами и говорила точно так же – кыш!
– …А если перекинешься, – продолжила бабушка прерванный разговор, – то не жди от меня пощады. Если не я, так Нина тебя достанет. Поверь, у нее сил поболей, чем у меня будет. Нина! Эй, слышишь меня, Нина? А ну-ка ступай в дом, пока я тебя навкам не отдала!
Она знала. Все это время бабушка знала, что Нина здесь, прячется в тумане и подслушивает. Навкам она ее не отдаст, но наказать сумеет. Бабушка у нее добрая, но строгая, куда строже, чем мама. Нина испуганно вздрогнула, сделала глубокий вдох, обернулась и едва не вскрикнула, когда в прорехах тумана увидела черную тень с огненно-красными глазами…
– …Эй, ты как? – Ее плеча коснулась горячая ладонь, и Нина снова едва не закричала. – Ты вообще здесь?
Чернов нависал над ней, перегнувшись через стол, смотрел внимательно и немного опасливо. За нее боялся? Или ее?
Нина решительно встала из-за стола. Так решительно, что Чернову даже пришлось отшатнуться.
– Побудь здесь, – попросила она. Нет, не попросила – приказала. – Я скоро вернусь, а ты присмотри за Темой.
Надо было сказать «пожалуйста», но она не стала, тонкие нити морока становились прозрачнее с каждой минутой, ей нужно спешить.
Символы на засове светились ровным светом. Это хорошо. Это значит, что Чернов и ее сын в безопасности. Нина отодвинула засов, решительно переступила порог и закрыла за собой дверь.
У Темной воды туман сделался густым, почти таким же густым, как в ее видении. Или в воспоминании… Нина всмотрелась в ускользающие узоры морока, нашла нужную нить, потянула. Эта нить была ярче остальных, она мерно пульсировала, словно в такт невидимому сердцу.
– Иди сюда, – позвала Нина шепотом. – Не бойся. Я просто хочу поговорить.
Она не была уверена, что та, кому адресован этот зов, придет. Но бабушка говорила, что Нина сильная. Надо доверять и бабушке, и своей силе.
Из тумана показалась рука. Тонкая девичья рука с черными серпами когтей. Она слепо шарила перед собой, словно нащупывая путь, и Нина бесстрашно потянулась к ней навстречу. Рука была холодной, неживой, черные когти легонько черкнули Нину по коже, но не до крови, не оставили следов.
– Я пришла. – Навка вышла из тумана полностью, встала напротив Нины. – Зачем звала?
– Чтобы помочь. Я способна тебе помочь. Ты ведь знаешь?
– Теперь знаю. – Мертвая зябко поежилась, и тяжелые капли сорвались с ее мокрых волос, прожигая в тумане дыры. – Ты могла бы стать одной из нас. – Синюшные губы расползлись в усмешке.
– Но не стала.
– Не стала. Теперь ты одна из них, из тех, кто остался на берегу.
– Я одна из тех, кто способен тебе помочь.
– Да. – Навка кивнула. – Можешь. – Во взгляде ее мелькнула и тут же исчезла надежда.
– И я помогу, но ты должна мне рассказать… – Туман с каждым мгновением не только сгущался, но и наливался могильным холодом. Ничего, она выдержит! – Ты должна рассказать мне, кто тебя убил.
Наверное, не держи Нина навку за руку, та бы вырвалась, растворилась в тумане, ушла под воду. Но Нина держала крепко, изо всех сил.
– Мне нужно знать, – сказала ласково. – И тебе это тоже нужно. Ты его видела? Ты знаешь, кто сделал с тобой такое?
На синюшной шее навки появилась и тут же закровоточила страшная рваная рана, мертвая прикрыла ее второй рукой, словно стесняясь.
– Знаю, – ответила так тихо, что никто кроме Нины ее бы не расслышал. – Я знаю, кто меня убил.
– Тогда расскажи, и я тебя отпущу. Нет, не отпущу, я провожу тебя. Хочешь?
Она хотела. В ней боролись совершенно разные чувства: боль, голод, ярость и надежда. Но она точно хотела освободиться.
– Я скажу… – Она поманила Нину когтистым пальцем, – шепну на ухо.
Страх обдал ледяным холодом. Нельзя подходить к нежити так близко, нельзя подставлять под удар шею.
– Не бойся. – Навка улыбнулась почти человеческой улыбкой. – Я не смогу причинить зло такой, как ты. Даже если захочу.
И она не обманывала. В ее голосе Нине чудилось сожаление. Мертвой бы хотелось, но она не могла.
Нина сделала решительный шаг навстречу, велела:
– Говори!
Шепот навки был похож на песню. Он одновременно завораживал, увлекал и пугал. Нина слушала, запоминала каждое сказанное слово, успокаивающе гладила навку по мокрым волосам.
– …А потом я проснулась в воде. – Собственную смерть она считала пробуждением, все никак не могла понять, что ничего уже не исправить. – Их было двое. Они смотрели на меня с берега, а я смотрела на них из воды. Если бы они подошли ближе, если бы только попытались… – Она оскалилась по-звериному, но Нина не отшатнулась, Нина продолжала слушать эту посмертную исповедь, – я бы их убила, разорвала в клочья. Сначала молодого, а потом того, что старше. Но они не зашли в воду, а у меня не хватило сил выйти на берег. Тогда еще не было
