Должно быть, обитатель гроба наметил себе новую паству.
Или запасную, на случай неудачи с Сутехом и Эзрой…
Поэтому выжечь их всех следовало за один день. А лучше всего, за один миг.
Но этого Акболат не умел…
В тринадцать лет он впервые встретился с царём Артобаном. К тому времени в лагере жили уже почти сто воспитанников, и почти все они были младше него. Те, кто был старше, покинули лагерь, и никто не знал, чем они занимаются сейчас. Оставшиеся теперь были разделены на отряды по схожему возрасту, и в каждом отряде были небольшие группы. Причём из группы в группу можно было переходить свободно, отыскивая и изучая то, что у воспитанника лучше получалось. Сам Акболат показывал лучшие успехи в языках азиатских стран, скачках на конях и верблюдах, владении луком, составлении лекарств и ядов, лазании по деревьям и стенам домов, по скалам и ледникам, в скрытности и в открывании самых сложных замков… Он мог пройти теперь через небольшое царство из соседних, не вызвав ни у кого подозрений и не испытывая нужды ни в чём необходимом, забраться в надёжно охраняемый дом и найти среди сотен писем одно, которое требовалось найти. И, разумеется, вернуться обратно, легко обманув сторожей…
Когда он спросил наставника, нужно ли ему учиться убивать, наставник сказал «нет», и больше Акболат к этому вопросу не возвращался.
Хотя и знал, что некоторые его друзья уже умеют незаметно для окружающих убивать людей в толпе длинными ломающимися иглами.
Также его не подпускали к женщинам, которых привозили для самых успешных старших воспитанников. Зато учили, как правильно пить вино и разбираться в вине.
В тот день дядька велел ему вместо занятий по травам пойти на конюшню, обратать своего коня и ехать к стечению рек. Возможно, сказал он, поездка займёт много дней.
Акболат понял, что уже не вернётся сюда.
Он взял немного еды — лепёшек и сушёного мяса, фиников, инжира, — лук и кинжал, две попоны — одну коню, другую себе. Собрал несколько нужных папирусов, сложил в лакированную трубу из цересской травы. Не говоря никому ни слова, пошёл к коню, потрепал его между ушами, накинул попону и узду. Акболат привык ездить по-скифски, обхватывая спину коня коленями и голенями, вытянутыми почти горизонтально; со стороны казалось, что всадник стоит на спине коня на коленях. Учили их ездить и по-киммерийски, стоя ногами в ременных петлях и только присаживаясь в седло из толстого войлока и кожи, натянутых на деревянный каркас. Говорили, что так всадник может рубить мечом, не слезая с коня. Акболат попробовал и понял, что да, может — но зато ему труднее обращаться с луком. А с луком он обращался много лучше, чем с мечом…
Дорога заняла часа два. Он ехал неторопливо, поглядывая по сторонам. Человека в сером охотничьем плаще он заметил раньше, чем его коня: человек стоял на камне, конь щипал траву внизу. Конь был редкого цвета тёмного золота.
Акболат узнал человека, потому что узнавать его их всех учили, — но, с одной стороны, не поверил, с другой — не сразу придумал, как себя вести. Поэтому он просто подъехал, спрыгнул с коня, прихватил его уздечкой за обломки древнего сухого дерева, наверное, абрикоса, — и взлетел на камень.
Вблизи царь Артабан выглядел странно — от молодого до старого. Солдатский ёжик на непокрытой голове мог быть седым, а мог — цвета спелой пшеницы. Морщины на лбу, вокруг глаз и на щеках выдавали человека, которому приходится много бывать в горах и смотреть на солнце. Такой же была кожа — тонкая, с многолетним загаром, прокопчённая дымом арчи и саксаула. Только сами глаза под светлыми бровями и прищуренными веками были молодыми, быстрыми, яркими — зелёными.
Акболат начал было склоняться в поясе, поднося руку к лицу, но царь махнул рукой в перчатке. Он никогда не снимал её, скрывая изуродованные, без ногтей, пальцы.
— Ни к чему, мой мальчик, — сказал он. — Давай просто посидим у огня.
Они сидели у огня, передавая друг другу медный кувшин с запаренными листьями смородины и цветами высохших трав. Медленно пили приправленный мёдом отвар из серебряных маленьких чаш, оправленных в слоновую кость.
— Ты уже понял, конечно, что этот этап твоего обучения закончен, — сказал царь.
Акболат кивнул. Солнце слепило его глаза, хотелось вытереть бегущую слезу, но он боялся испортить это мгновение.
— Мало кто в наши дни получает такое образование, — сказал царь, — поскольку царевичей следует учить военным наукам, дабы они могли удерживать власть и спокойствие в государстве, купцов — наукам денежным, а несчастные наши учёные и маги всё больше пытаются проникнуть в то, что предки знали задолго до нас… Я говорил со многими из них, но все они подобны городским слепцам, которые знают каждый камень родного города, но просто до судорог боятся оказаться за его стенами. Да ещё ночью в туман… Они сердятся на меня, представляешь? Маги гневаются… Сиявуш стучал на меня своим посохом, который я же ему и привёз…
Старый, слепой как сова и на сову похожий Сиявуш, много лет не покидавший храма, куда никогда не проникал ни один лучик света извне. Когда он нараспев читал Гаты, Акболат чувствовал, что сердце его плавится в груди и добротой своею готово охватить весь мир.
Стучал посохом на царя?..
— Ты будешь учится у бехдина Масани в городе Киш. Многое, если не всё, будет тебе казаться идущим против учения Заратуштра. Может быть даже, что тебе покажется, будто я бросил тебя в кожистые лапы самого Ангра Маинью. Но, видишь ли, сын мой… так надо. Чтобы
