— Что это? — закашлялся он, когда Шарлотта протянула ему чашку.
— Хинин, — ответила она, — я давала его тебе ночью.
Росс не помнил этого.
— Ты смыслишь в медицине? — удивился он.
— У меня хорошая память. Мама лечила меня им, когда я простужалась. Сбивает жар.
В связи с эпидемией чумы на борту возникли трудности с медикаментами, и корабельный доктор дал им с собой ограниченное количество лекарств. Хининовой настойки в пузырьке оставалось на один, максимум, два раза.
— Тебе надо поесть, — сказала Шарлотта, — сейчас придумаю, что можно приготовить.
— Не уверен, что это хорошая идея, — временный подъём сменился упадком сил, — меня тошнит.
— В твоём состоянии голодовка — не лучшая идея, — Шарлотта оставалась непреклонна, — хоть раз признай мою правоту.
В течение дня Россу полегчало, но к вечеру лихорадка и жар вернулись — его била крупная дрожь, и остатки хинина ненамного облегчили состояние. Кашель усилился и перешёл в надрывные хрипы. Росс как мог старался бороться с ними, чтобы не пугать Шарлотту — лежал, уткнувшись в подушку и вздрагивал, когда пытался блокировать очередной приступ. Шарлотта сидела рядом и, кусая губы, из последних сил сдерживала слёзы. Тревога перерастала в панику, а невозможность помочь сводила с ума.
— Что мне сделать, Росс? — всхлипнула она, сжимая его руку, — что мне сделать, чтобы тебе стало легче?..
Он не ответил — лежал на спине, тяжело дышал и смотрел в потолок из-под полуприкрытых век.
К утру его сморил тяжёлый болезненный сон. Шарлотта пристроилась рядом, продолжая держать его за руку и тревожно слушая прерывистое дыхание.
— Держись, Росс, — шептала она, — прошу тебя, только держись…
Весь следующий день она не отходила от его постели — прикладывала ко лбу смоченную холодной водой тряпку, отпаивала травяным настоем, толку от которого не было, разговаривала, разговаривала… Когда её кузина Мэриан заболела потницей, лекарь велел домочадцам не давать ей заснуть — считалось, что во сне вероятность смерти возрастает. Шарлотта не помнила, спала Мэриан или нет, но через несколько дней болезнь отступила. Правда, доктор Логан, занявший пост через год после смерти сельского врача, сказал, что это полная чушь.
Все эти мысли бешено сменяли одна-другую, и больше всего ей хотелось забиться в какой-нибудь дальний угол, а ещё лучше — оказаться дома, прижаться к матери и услышать, что всё будет хорошо. «Но мамы здесь нет, и всё кончится очень плохо, если ты не возьмёшь себя в руки». Она наотмашь ударила себя по лицу и вместо очередного всхлипа стиснула зубы от короткой вспышки обжигающей боли. «Соберись! Соберись сейчас же!» Что там ещё делали с Мэриан, когда её свалила лихорадка? Кажется, обтирали прохладной водой.
Прежде ей не доводилось ходить к водопаду посреди ночи, и она едва не заплутала, но к счастью шум воды помог ей сориентироваться. Оскальзываясь на мокрых камнях, она спустилась к воде и набрала сразу два котелка. Исцарапала лицо, пока пробиралась через колючие ветви и снова разбередила больную ногу, но зато меньше, чем через двадцать минут, уже вернулась обратно к хижине.
…Она даже не смутилась от вида его обнажённого тела, пока обтирала Росса холодной водой. Да и некогда было думать. Единственная мысль, бившаяся в голове — спасти. Как угодно, любой ценой. Шарлотта вспомнила, как доктор Логан говорил ей, что лихорадка убивает за три-четыре дня — если больной продержится дольше, надежда есть. Шли четвёртые сутки.
…Грохот выстрелов и крики командира.
Ржавая бочка с разложенными на ней игральными картами.
Смех Уилсона.
Корнуолл. Отец.
Элизабет держит его за руки и заливисто смеётся.
Снова выстрелы. Броуди лежит на земле с выбитым глазом.
Алые брызги на картах.
Шарлотта в свадебном платье стоит на палубе корабля, а за её спиной — Тавингтон. Победно улыбается и уводит её прочь.
Она кричит и хочет вырваться.
Мёртвый Броуди хохочет и протягивает ему окровавленную карту. Пиковый туз.
В какой-то момент Росс открыл глаза.
— Там… — проговорил он заплетающимся языком и указал куда-то в сторону зеркала, — письмо.
— Тише, тише… — она успокаивающе погладила его по щеке и продолжила обтирание.
— Передай его Элизабет, если я…
— Ты не умрёшь, — жёстко сказала Шарлотта.
— Научись как следует разводить огонь, — он вдруг с неожиданной силой схватил её за руку и посмотрел в глаза, — не ходи вглубь острова и береги патроны.
Остатки самообладания покинули её. Шарлотта бросила тряпку и закрыла лицо руками:
— Не говори этого, Росс! — глотая слёзы, взмолилась она, — не надо, прошу тебя! Не хочу!
— Ты сильная, — он будто и не слышал, — и умная. Справишься. Я знаю.
Шарлотта вытерла мокрое от слёз лицо:
— Нет. Не справлюсь. Ты нужен мне, Росс! — ей стало стыдно за всё то, что она наговорила ему, — прости меня! Прости!.. — она уткнулась ему в плечо и заплакала ещё горше. — Не умирай! Пожалуйста, только не умирай. Ты не можешь!
Она потом так и не вспомнила, как заснула рядом с ним, примостившись на краешке постели, но помнила, как, просыпаясь, боялась не услышать хриплого неровного дыхания. Прислушивалась, успокаивалась немного и вновь засыпала.
События минувшей ночи вспыхивали в голове смутными обрывками, размытыми картинками — он помнил заплаканное лицо Шарлотты в дрожащем свете керосиновой лампы, помнил прикосновения её рук, кажется, он что-то ей говорил… Его по-прежнему одолевала слабость, но жара не было, а мысли понемногу прояснялись. Рядом, поджав ноги, спала Шарлотта — лицо её побледнело и осунулось, а под глазами залегли тёмные круги.
— Росс! — его неловкое движение прогнало сон. Она резко подскочила.
— Мне уже лучше, — он слабо улыбнулся. — Поспи.
Шарлотта прикоснулась к его лбу. Лихорадка отступила.
— Чёрт бы тебя побрал, Росс Полдарк, — она закрыла глаза, и по щекам её потекли слёзы, — никогда, слышишь меня, никогда больше не смей этого повторять.
Теперь уже её трясло как в лихорадке:
— Я думала, что теряю тебя, — выдохнула она, — мне было так страшно, Росс, так страшно…
— Ты умница, — он накрыл её руку своей, — и ты спасла мне жизнь.
Шарлотта улыбалась, но в её глазах блестели слёзы:
— При одной только мысли, что…
Она не договорила. Обессилено упала ему на грудь и разрыдалась в голос. Шарлотта не пыталась сдерживаться — вместе со слезами уходил страх того, что ещё несколько часов назад чёрной тенью
