На улице сегодня сыро и зябко. Прошёл дождь, и от травы под ногами носки сразу становятся важными. Китнисс присаживается рядом на угол скамейки, где, лежа на одеяле, спит Лютик, сгребает его в охапку и скидывает на землю. Забравшись под одеяло, она подбирает кота, устраивая его у себя на коленях.
— Ты же не будешь против, если я оставлю его у тебя? — спрашиваю я, почесав кота за ухом и она молча кивает. — В общежитии не разрешают держать животных.
Я смотрю на разлившиеся краски остывающего сада в моей кружке. Можно целую вечность сидеть, глядя на лес, слишком рано в этом году окрасившийся в охру и кармин, жаль, что до моего поезда осталось совсем немного времени.
Мы пообещали писать друг другу так часто, как сможем. Пообещали звонить. Хоть мы и будем редко видеться, в моем сердце разливается тепло, когда я думаю о ней. У меня есть родная спина, за которую я всегда могу спрятаться, а у сестры есть я.
Мы прощаемся у вагона, Китнисс хлопает ладонью по лбу, вытаскивая из кармана номер телефона, чуть не забыв отдать, и я, улыбаясь, обнимаю ее. Она в ответ смеется теплым смехом. Настоящим смехом.
Я не теряю свою сестру. Просто каждая из нас идет своей дорогой. Мы разлетаемся на разных ветрах, но воссоединимся вновь. Мы как и раньше вместе, просто двигаемся по компасу в разных направлениях.
Я машу ей рукой, бросая последний взгляд из вагона на длинный перрон, и поезд трогается. Я вспоминаю всё, о чем мы говорили эти несколько недель. Вспоминаю Пита. Анализирую всё, что произошло между ними… и между нами и понимаю, что любовь пугает. Она меняется. Может уйти. Любовь — это риск. Но я не буду её бояться. Я хочу быть смелой! Поэтому прощаясь с пропахшим яблоками августом и с домом, я улыбаюсь, когда внезапно дверь купе распахивается, и в проёме показывается темная макушка.
— Рори? — удивлённо спрашиваю я. — А ты что здесь делаешь?
Он откашливается, прочищая горло, расправляет плечи и поднимает на меня смущенный взгляд.
— Я в соседнем вагоне. Заметил вас на перроне, но подходить не стал. Еду к Вику в Третий. Он поступил там в колледж — это типа нашей школы только для старшеклассников, на факультет робототехники, ему Бити Литье помог. А, прости, ты, наверное, не знаешь кто это, — добавляет он, потирая рукой шею. — А я хочу посмотреть мир, раз теперь появилась такая возможность. Бросить вызов океану, или, как там говорят… ну не знаю, типа того.
Я широко улыбаюсь и отвечаю:
— Звучит заманчиво! Ну, давай же! — смеюсь я. — Что же ты застыл? Заходи, чаю попьём.
========== Глава 5. Китнисс ==========
В доме прохладно, потому что за окном весь день льёт дождь, окутывая Деревню Победителей лёгкой дымкой. Шторы задернуты, в спальне горит одна-единственная лампочка у кровати. В открытом ящике тумбочки лежат несколько писем. На самом верхнем так и нераспечатанном конверте аккуратным почерком стройно выведены слова: «Дистрикт 2, Колония 458».
Первое письмо пришло спустя год. Потом ещё по одному каждый месяц, но я так и не решилась прочесть ни одно из них. Каждый раз, получая по почте очередной блеклый конверт, я даю себе обещание: «Завтра. Я сделаю это завтра!», но когда «завтра» превращается в «сегодня», я вновь нарушаю собственную клятву.
Я сижу на диване и наблюдаю, как секундная стрелка настенных часов медленно перемалывает время, сменяя второе сентября третьим. Годовщина нашего знакомства. Четыре года назад.
Прим уехала учиться в Третий, а я осталась. Снова. И продолжаю жить так, как если бы Пита Мелларка никогда не существовало в моей жизни. Иногда получается, иногда нет. Большую часть времени нет. Я пытаюсь притвориться, что наших отношений никогда не существовало, обмануть свой разум, но он упорно отказывается стирать воспоминания.
Раньше, когда я думала о своей жизни, то мысленно разделяла всё на «события до смерти отца» и «события после». Теперь же, когда в ней случились Игры, Пит, Тринадцатый и гибель мамы, я уже не уверена какой из моментов считать точкой невозврата.
Прошло полтора года с тех пор, как наши с Питом пути окончательно разошлись в день свержения власти, но я по-прежнему продолжаю думать о нём. Неделю назад я слышала, что новое правительство решило освободить часть политических заключённых. Джоанна не признается, но я знаю, что она не один раз ездила в Капитолий, и мне кажется, что это как-то связано с Мелларком.
Я помню как его терзала сложившаяся ситуация, когда мы окончательно расстались в тюремной камере Капитолия. А теперь меня мучает ещё и чувство вины из-за того, что произошло в кабинете у Сноу.
Нужно просто уйти спать. Может быть, каким–то чудом я просплю большую часть завтрашнего дня, и ещё один день, бывший когда-то нашей годовщиной, сотрётся из моей жизни.
Я укрываю себя лёгким одеялом, заворачиваясь в него, словно гусеница в кокон, тянусь и выключаю лампу.
Завтра. Я сделаю это завтра.
***
Тёплые лучи мягкого осеннего солнца пробиваются сквозь окно моей спальни, а я обдумываю, как лучше провести сегодняшний день. Отодвинув лёгкую занавеску, я выглядываю в окно. Солнце в вышине затуманено белой дымкой, какая часто бывает в октябре по утрам, я раскрываю створки, и внутрь тут же врывается утренняя колющая прохлада.
Несмотря на то, что в Двенадцатый вновь вернулось лето, внезапно начавшись в первых числах октября, по утрам уже пронизывающе холодно. Я поеживаюсь, растирая голые плечи теплыми пальцами, и предвкушаю сегодняшний день. В последние пару недель лес словно взорвался сочнейшими красками и, пока погода позволяет, я знаю, что снова отправлюсь на охоту. Иногда я встречаю в лесу Гейла. Раньше мы, просто кивнув друг другу, расходились в разные стороны, но на прошлой неделе случайно встретившись, вместе подкараулили стаю диких уток возле озера, а затем вернулись домой как в старые добрые времена, тихо ступая бок о бок под вечерним солнцем и вдыхая густой запах тёплой земли и опавшей листвы. Не знаю, можно ли это считать шагом на пути к возвращению нашей дружбы, но удивительное чувство покоя и умиротворения наполнило моё сердце в тот день.
Я умываюсь, натягиваю любимые удобные брюки и свитер, заплетаю привычную косу, и бодрым шагом спускаюсь вниз, но, дойдя до середины лестницы, чувствую, что
