Китнисс хмурится и качает головой, и я не знаю: сердится ли она на меня за то, что случилось сегодня, или всё ещё злится из-за Прим. А может, и то и другое.
— Пит, не извиняйся. Это мне нужно попросить прощения за то, что ты спас меня там, в кабинете Сноу. Не думай, что я не винила себя в произошедшем — винила сотни раз, — тихо говорит она, опуская взгляд на свои ботинки и крепче обхватывая себя руками. Ей на голову шлепается листок и сразу же уныло соскальзывает.
— Но это был мой выбор: я сам решил и нёс ответственность за его последствия.
— Нет, — качает головой она, — это было неправильно, и ты не должен был этого делать, как ты не понимаешь?!
— Китнисс, уже не важно, — я подхожу к ней ближе и хочу взять за руку, но она делает шаг назад.
Девушка выдерживает паузу, её голос становится таким тихим и мрачным, что я не могу не вздрогнуть. Она снова одергивает платье и смотрит на меня своими пронизывающими серыми глазами.
— За последние полтора года не проходило ни дня, чтобы я не чувствовала боли из-за всей этой ситуации.
— Знаю.
— Нет. Ты не знаешь, — она начинает расхаживать взад и вперёд. Её голос становится громче. — Думаешь, я должна была счастливо жить, понимая, что ты в это время гниёшь в тюрьме? — Она закрывает глаза, поднимая подбородок выше. — Иногда мне кажется, будто взяв на себя всю вину, ты просто сбежал. Сбежал от возникшей ситуации.
От её слов моя броня на мгновение дает трещину, являя на свет затаенную в глубине души обиду. Она просачивается сквозь меня, так что я уже не в состоянии удержать её.
— Ты действительно так думаешь? — выдавливаю я из себя. Китнисс молчит, опустив взгляд. — Ну раз ты так считаешь… теперь я понимаю, почему за всё это время не удостоился ни звонка, ни письма, ни даже одного жалкого сообщения вроде: «Не переживай, я не сбросилась в лесу с обрыва», потому что все, что я о тебе узнавал были лишь обрывки новостей, которые передавали мне братья или Ник.
— Ты неправильно понял. Всё не так!
— А как?
— Это сложно объяснить.
— А ты попробуй!
— Прошу хватит, Пит! Внутри меня такая смесь из эмоций, что я… я больше ничего не хочу.
Что-то у меня внутри надламывается. Всего два предложения, но они могут сбить с ног. Буквально.
В голосе девушки звучит уверенность, ведь у неё было столько же времени всё обдумать, как и у меня. Я был заперт в камере, каждый день прокручивая ситуацию снова и снова — я рисовал десятки сценариев своего возвращения, но в реальности всё оказалось иначе. Больнее. Но даже зная, что она может меня оттолкнуть, я не мог не попытаться. Я должен был услышать это сам. Убедиться окончательно.
Я вижу, как дрожат ее плечи. Я знаком с Китнисс достаточно долго, чтобы знать: дрожь — верный признак того, что она на грани срыва. Слишком много боли я уже принёс в жизнь их семьи. Больше я не хочу быть её причиной. Поэтому я понимаю, что самое правильное решение, которое я могу принять — это уйти.
— Признаюсь, я вёл себя сегодня как эгоист, испортив тебе свидание, — мой голос почти сходит на шёпот, но не лишается твёрдости. — Ты достойна лучшего, правда. Поэтому я обещаю, что уеду из Двенадцатого, чтобы больше тебе не мешать.
Я застываю у порога её нового дома в Деревне победителей, а Китнисс поднимается по ступенькам и открывает дверь ключом.
— Хорошо, раз ты так решил, — на пороге она оборачивается, чтобы закрыть двери и добавляет, — удачи тебе на новом месте, Пит.
Она поднимает глаза вверх, оглядывая засыпающую улицу, будто бы прощаясь с ней до завтра, и уходит как ни в чем не бывало, а я остаюсь, растворяясь на потемневшей от холода лужайке, уставленной пустыми горшками из-под цветов, щедро засыпанными листьями.
***
— Всем стоять!
Перестав прыгать на кровати в родительской спальне и на секунду замерев, на меня пристально смотрят двое маленьких голубоглазых мальчишек.
На полу валяются подушки. Одеяло жалобно повисло на прикроватном столике, покрывало же сиротливо забилось под кровать, и лишь его треугольный кончик выглядывает наружу. В общем, всё это лежит где угодно только не на кровати. Почему дети решили рассмотреть её в качестве батута, понятия не имею. У них, что игрушек нет? Только две минуты назад я чуть не растянулся на лестнице, наступив на маленькую деревянную машинку. Она такая старая, что древесина, из которой сделан корпус, уже почти рассохлась от времени.
— Быстро вниз обедать, — кричу я, приказывая себе оставаться спокойным, невзирая на этот бедлам.
Едва слова слетают с языка, как двое мелких сорванцов срываются с места и ракетами несутся вниз по лестнице нашего старого крошечного дома прямиком на кухню.
— Сегодня на обед у нас бутерброды, — хлопая в ладоши выкрикивает Рай, стараясь перекричать детский гомон. — И потом всем спать!
Я гляжу на часы. Осталось как-то уложить малышню и можно будет на два часа свободно выдохнуть.
— Но если это обед, то где тогда овощи? — засовывая половину куска хлеба в рот сразу, спрашивает Рик. А может, это и Рен. До сих пор не могу понять: каким образом члены моей семьи их отличают.
— Мама говорит, что мы должны есть овощи каждый день.
— Тогда и готовить вам должна ваша мама, — отвечает брат, потрепав одного из мальчишек по волосам. — Ешьте что дают!
— Надолго они у нас? — шёпотом спрашиваю я Рая, пока тот, отвернувшись от детей, собирает раскиданные по полу куски хлеба. Видимо, на завтрак тоже были бутерброды.
— Уилл с Мелани решили покрасить спальню, — он хватает тряпку и начинает оттирать ярко-красное пятно на деревянной столешнице, — но, похоже, им так понравилось «это дело» в отсутствии детей, что вчера этот говнюк сказал, что они решили ещё и детскую побелить. Поэтому продолжаем втроём отдуваться, — он поднимает взгляд от шлифованной поверхности стола и улыбаясь добавляет, — они вчера вымазали любимое платье Марго в патоке из пекарни. Кажется, она ещё несколько лет точно не согласится завести ребёнка.
— Где дед? — поднимая на меня огромные голубые глаза, спрашивает один из
