— Почему Прим не приехала? — спрашивает Марго, устраиваясь на кресле, подвернув под себя ноги.
— Они с Рори собирались кататься на лыжах во Втором, — отвечает любимая, уютно устраиваясь у меня под боком, — она планировала приехать после Нового года к рождению Флетчера, но малыш решил появиться чуть раньше.
— Они же вроде расстались?
— Моя сестра и младший Хоторн четыре раза расходились и столько же сходились вновь, — смеется Китнисс, — их настолько сильно тянет друг к другу, что больше двух недель расставания ни один из них пока выдержать не смог.
— И что стало причиной на этот раз? — продолжает допытываться Маргарет.
— Он сделал ей предложение.
— Что? И она ему отказала?
— Нет, она согласилась, но с условием, что он разрешит ей работать. «Я не для того училась восемь лет, чтобы ты запер меня дома, Рори Хоторн!» — улыбаясь пародирует Китнисс голос Прим. — Ему не нравится её график дежурства в больнице и частые ночные смены. Он потребовал, чтоб она ушла, но Прим так легко не сломить. Вот они и бодаются.
Китнисс прижимается ко мне ближе и переплётает наши пальцы. Ник, глядя на нас, тоже закидывает руку на плечи Джоанны и, притягивая к себе, целует в щёку.
— Ты чего такая грустная сегодня, а, малыш?
— Правда, Джо, — подначивает Рай, — заболела что ли? Может, хоть вина с нами выпьешь? Ты же всегда была «своим парнем», не то, что эти молодые мамочки, — указывая на девушек, улыбается он.
Выражение лица Мейсон меняется, и я ей искренне сочувствую. Брат как обычно глупо пошутил, но видно, её это задело. Ник ещё пару лет назад рассказывал, как обеспокоен тем, что Джо никак не может забеременеть.
— Иди в задницу, Рай. Я не буду с вами пить вино.
— Может, тогда чего покрепче? Виски? Когда ты поддатая, мои шутки тебе явно больше нравятся, — хохочет он, но Джоанна не реагирует.
— И виски не буду, — бросает она и тихо добавляет, — мне вообще нельзя пить.
Рай продолжает увлечённо болтать с Уиллом, не замечая перемены, а Хорст замолкает.
Мое сердце пропускает удар.
Он поворачивается и берет её за плечи, заставляя посмотреть на себя.
— Джоанна?
Она просто кивает, и я даже не знаю, кто первый из них пускается в слезы: Ник, Джо или оба одновременно.
— Беременна? — одними лишь губами спрашивает он.
Мейсон продолжает кивать, и слезы продолжают падать из её глаз.
Это неописуемый момент. Он сажает её на колени и крепко прижимает к себе. Я перевожу взгляд на Китнисс и вижу, как она закусывает губу и часто моргает, пытаясь сдержать свои эмоции. Чувствую, что даже мои глаза становятся важными, поэтому мне приходится отвернуться.
Я не знаю, отчего пытаюсь спрятать ото всех свою реакцию. Мы так часто скрываем всё, что на самом деле чувствуем от тех, кто, возможно, больше всех нуждается в том, чтобы знать наши истинные чувства, и это не правильно. Поэтому я встаю и крепко обнимаю друга, тихо поздравляя, потому что точно знаю, как много для него значит этот момент, и как долго и тяжело они шли к нему.
Из-под рождественской ёлки раздается недовольное фырканье, Лютик выскакивает и бросается прочь, а следом за ним и мальчишки. Мы громко смеёмся.
Закрыв за братьями двери и собрав раскиданные племянниками подушки, я поднимаюсь наверх. В коридоре стоит кромешная тьма, и лишь мерцающие огоньки на окне в спальне освещают комнату. Я осторожно крадусь и останавливаюсь у двери. Китнисс сидит на кровати, закрутив вокруг ног одеяло. Она поднимает на меня взгляд и улыбается. Я расстегиваю верхние пуговицы рубашки и закатываю рукава. С кухни доносится смех и приглушенные голоса, о чем-то увлечённо спорящие.
— Тебе удалось выкроить пару минут, чтобы побыть с нами наедине? — спрашивает Китнисс.
— Братья уже ушли, а Джо вызвалась разложить остатки еды в холодильник, — она поднимает на меня удивлённый взгляд, мол «это точно та самая Мейсон, которую мы знаем», и я, пожимая плечами, улыбаюсь, подтверждая, что сам удивлён не меньше. — Они с Ником закроют двери, как закончат.
— Твой сын проголодался и сделал так, чтобы все в округе об этом узнали, — жена опускает взгляд на ребёнка, который прильнув к её груди, задремал во время трапезы.
Я касаюсь одним пальцем его щеки. Он слегка хмурит свои крошечные бровки и снова приступает к еде. Мы с Китнисс переглядываемся и улыбаемся друг другу. Я снимаю рубашку и бросаю её на стул. Любимая осторожно перекладывает малыша в колыбель рядом с кроватью и устраивается рядом.
Она лежит на своей стороне, повернувшись ко мне, её рука подогнута под голову, а волосы, обычно собранные в косу, сейчас раскиданы по подушке, рассыпаясь вокруг шеи на плечи. Она смотрит на свои пальцы, которые выписывают круги по моей ладони.
— Устала? День был длинным.
— Нет, — она обнимает меня за талию и притягивает к себе ближе. — Просто не могу поверить.
Любимая смотрит на меня, смеется и прячет глаза, утыкаясь в мою грудь. Я наклоняюсь над ней и целую в макушку головы. — Что такого смешного?
— Она поднимает лицо, продолжая широко улыбаться, — Мы, — говорит она. — Нас стало больше, Пит. Это так невероятно.
Это и правда самая удивительная вещь в мире. Я обнимаю её и легко целую в губы. Ее халат слегка приоткрывается, и плавные изгибы под ним тут же захватывают мое воображение. Я тяну за пояс, пока он не развязывается под моими пальцами, проникаю рукой под мягкую ткань и дотрагиваюсь до её живота пальцами. Она ерзает под моей рукой и смеется.
— Пит, ты можешь быть серьезней? Не прошло и недели, — я поглаживаю рукой теперь уже плоский живот.
— Я просто до сих пор не могу поверить, что он больше не здесь, — поцеловав ее, я возвращаюсь обратно на подушку.
— Теперь он здесь, — прислонив руку к сердцу, отвечает она и, устраиваясь поудобнее у меня на плече, прижимается ближе.
Сколько может вместить сердце? Бесконечно много. Всех тех, кого мы любили когда-то, любим сейчас и будем любить.
Мы смогли построить свой маленький мир, окружив себя дорогими нам людьми, и этот мир навсегда останется в наших сердцах. Но в данное мгновение наша вселенная сузилась до размеров одной маленькой комнатки, где есть лишь я, наш сладко-посапывающий сын и Китнисс. И, когда её мерцающие серые глаза улыбаются
