— Боже, старик… это видно, стоит только посмотреть на него.
— Я никогда не встречался с Белым Медведем.
— Нет, встречался. Он был там, когда ты сжег Геймленд.
— Что? Никого похожего на него там не было.
— Он… тогда он не звал себя Белым Медведем. Это он придумал после ран.
— Ты говоришь бессмыслицу, — сказал Том, — и начинаешь меня раздражать.
Рыжий сразу же испугался.
— Боже… пожалуйста, не оставляй меня так!
— Тсс, тсс, — успокоил его Том. — Просто расскажи мне про Белого Медведя и Чарли.
— Все связано с Геймлендом, — сказал мужчина, и Том заметил, что его голос начал затихать. Шок брал свое, и Рыжему недолго осталось. — Когда ты сжег Геймленд, Чарли потерял много людей, много друзей. Ты это знаешь. Но чего ты не знаешь, так это того, что кто-то близкий Чарли обгорел в том пожаре. Его звали тогда Большим Джимом.
Том простонал.
— Большой Джим Маттиас? Брат Чарли? Он был в Геймленде в тот день?
— Ага. Ему неплохо досталось. Лицо все обгорело, а глаз он потерял. Почти умер. Чарли отправил его в Йосемити, в дом, который у него там есть. Большому Джиму было очень плохо. Говорят, что на время он умер, но не вернулся как зом. Говорят, что пока он был мертв, ему явилось видение старого индейца-лекаря, и что когда он вернулся, то больше не был Джимом Маттиасом. Он стал…
— Белым Медведем, — закончил Том, качая головой. — Белый Медведь — брат Чарли. Будь я проклят. Вот почему я ему нужен.
— Ты… и твой брат, и его друзья. Он так сильно хочет заполучить тебя, что стал еще безумнее. Когда он услышал, что ты покидаешь Маунтинсайд навсегда, то отправил в «Руины» всех. Здесь сотни пар глаз ищут тебя, старик. Ты не уйдешь с этой горы.
Том не прокомментировал последние слова. Вместо этого он спросил:
— Почему он убивает людей Чарли?
— Не всех из них. Только тех, которые, по его мнению, должны были быть с Чарли, когда ты напал на его лагерь в прошлом году. Он винит их, говорит, что они должны были умереть, защищая Чарли.
— Это безумие.
— Белый Медведь безумен, старик. Круто притворяется… но не в своем уме. На его фоне Чарли кажется обычным гражданином.
— Отлично. Ладно, теперь скажи мне еще кое-что. Где Геймленд?
— Если я расскажу тебе… ты сделаешь то, что обещал? Облегчишь это? Упокоишь меня?
— Обещаю.
— Поклянись, старик. Я… я раньше был католиком. Поклянись младенцем Иисусом.
Том вздохнул и поднял руку к небесам. Поклялся.
Охотник рассказал Тому, где находился Геймленд. И теперь Том выругался, очень громко.
Мужчина постарался улыбнуться, но он ускользал, как закатное солнце.
— Знаешь, старик… мне почти жаль, что я не увижу, как ты пойдешь против Белого Медведя и Геймленда.
— Ага, но бьюсь об заклад, тебе бы понравилось и если бы меня зомам скормили.
Рыжий странно на него посмотрел:
— Нет… ты… не обязан мне верить, старик, но мне хотелось бы увидеть, как ты надерешь задницу этому сумасшедшему сукину сыну. Ему и всей его чертовой семье.
Его накрыл ужасный приступ кашля, и он харкал и кашлял, пока на губах не выступила кровь, а лицо не стало цвета скисшего молока. Тогда его глаза широко распахнулись, а рот открылся в слабом «О», и он перестал двигаться. Глаза смотрели вверх, в голубое пространство, навечно. В лесу было тихо, раздавалось только жужжание насекомых.
Лицо и тело Тома были неподвижны, как у мертвого, но внутри его сердце колотилось от страха.
— Геймленд, — пробормотал он. — О боже…
Он опустил взгляд на мертвого и достал свой кинжал для упокоения. Реанимация могла занять до пяти минут, но не с такими повреждениями. С травмами она всегда была быстрее. Лицо Рыжего расслабилось, глаза наполовину закрылись, и не было никаких намеков на судороги или толчки, предвосхищающие перерождение. Том досчитал до шестидесяти. Мужчина лежал молча и неподвижно. Он был мертвым. Шум в голове Тома становился все громче.
Но ему было любопытно. После того мужчины, найденного на дороге, ему нужно было знать, случайность это или закономерность. Было важно понять как можно больше о живых мертвецах.
Но Геймленд ждал его, и он знал, что нужно идти, идти прямо сейчас.
Том снова досчитал до шестидесяти. И снова.
«Иди! Иди! Иди!» — кричал его внутренний голос.
— Черт! — прорычал он и перевернул мужчину. Он вогнал клинок в плоть, чтобы отделить мозговой ствол. Вытер лезвие и поднялся на ноги, размышляя. «Он бы вернулся. Просто почему-то это заняло бы больше времени».
Он так подумал, но не был уверен, что верит в это.
С этим жжением в голове он повернулся в направлении Геймленда. Теперь не было смысла идти по следам. Это больше не было охотой. Это было ловушкой, и он направлялся прямо в нее. Но у него не было выбора.
Он побежал.
58
Они нашли дорогу с ржавым указателем «Отель Вавона, десять километров». Указатель был изрешечен старыми дырами от пуль и почти выцвел, но они смогли прочитать его, и это наполнило их новой энергией. Ряд кучевых облаков надвигался с запада, их низ был острижен поперечным ветром и конденсацией, их верхушки тянулись вверх, как пушистые белые горы.
Некоторое время они шли, держась за руки, но каждый из них погрузился в свои собственные мысли, и они опустили руки, довольствуясь своим собственным пространством. Ребята поднялись на возвышенность и остановились, осматривая как забавную, так и печальную сцену. За холмом дорога извивалась как змея через фермерские поля, уже давно одичавшие. Посередине поля слева стояла лошадь, опустив голову и жуя свежую траву, ее хвост отмахивал мух. В пятидесяти метрах от нее одинокий зомби неловко к ней ковылял. На зоме была грязная униформа с одной порванной бретелькой. Он шел неуверенно, но точно к лошади, но, когда он оказался в двенадцати метрах от нее, лошадь спокойно подняла голову, чтобы посмотреть на зома, затем рысью покинула поля, перешла дорогу и остановилась через сто метров посреди другого поля. Лошадь прошла почти на расстоянии вытянутой руки от зома, и он замахнулся на нее, но по движению животного было понятно, что оно осознает опасность. Как только лошадь оказалась на следующем поле — теперь на расстоянии трехсот метров от того места, где она изначально стояла, — она замахала хвостом и опустила голову, чтобы продолжить есть. Зом начал идти к дороге и противоположному полю, протягивая руки. Ноги несли его той же неуклюжей походкой.
— Бьюсь об заклад, это повторяется целый день, — сказал Бенни Никс.
Она кивнула, но глаза ее были печальны. В этом всем было что-то комичное: терпеливая, умная лошадь и неустающий, безмозглый зом — оба двигаются туда-сюда по полям весь день в пугающем па-де-де. Танец на двоих, скорее всего, разыгрывался здесь уже много
