– Как и все мы. Что ты почувствовал, увидев эту тварь?
– Уж точно не страх, если вы об этом. Только отвращение.
– То же самое чувство и я к ним испытываю. Как только о них подумаю, так и испытываю. А думаю о них я постоянно.
Оторвав фотографию вместе с куском газетной вырезки, к которой та крепилась скотчем, я положил ее на стол и легонько хлопнул по ней.
– Где и когда вы так удачно подловили этого красавца? И почему он в одиночестве? Куда его друзья долговязые подевались? С ним что, никто не водится? Я бы, например, не стал.
– А срывать было обязательно? – глядя на меня из-подо лба, сердито спросил Громов.
– Думал, так будет удобнее их обсуждать.
– Загляни в верхний ящик стола. Ты очень удивишься уровню долговязой коммуникабельности и тому, сколько работы нами было проделано.
Достав оттуда стопку фотографий, я и впрямь удивился. На них долговязых хватало с избытком, но больше всего меня удивило их общение с Шакаловым и некоторыми его приближенными.
– Вот так сюрприз! Как вам это удалось? Как вы вышли на них? Следя за Шакаловым?
– В том числе.
– Расскажете?
– В другой раз. Для тебя сейчас важнее узнать об истоках.
– Опять начинается! Хотя оно и не заканчивалось.
– Присядь! – указав на диван, вскрикнул Громов. В таком тоне он со мной еще не разговаривал, и мне стало как-то не по себе. Теперь я начал понимать, почему столько людей его слушаются. Не выпуская из рук фотографии, я вернулся на свое место. Однако Громов отобрал их у меня, бросил рядом с кобурой и, заключив мою правую кисть в ладонях, принялся ее поглаживать. Такое проявление заботы мне показалось не совсем нормальным, но с возражениями я решил повременить. – Информация, конечно, из ряда вон выходящая, и принять ее будет нелегко, но ты постарайся. И держись, сынок, ладно?
Поглядывая то на него, то на руки, я нерешительно кивнул.
– Вот и славненько. Теперь вернемся к истокам. – Он оставил в покое мою руку и откинулся на спинку кресла. – Все началось с твоего отца и с той самой деревни, в которой ты когда-то жил.
– Если бы вы сразу сказали, о каких истоках речь, то…
– А точнее, с письма, пришедшего в редакцию. Оно было написано неким Сергеем Федоровым, коренным жителем села Потрошино, и адресовалось лично мне. Сергей давно следил за моими статьями, в которых я изредка обвинял власть имущих в их противоправных действиях по отношению к простым людям. Он писал, что испробовал все возможные инстанции. И все они нагло его проигнорировали. Я был последней надеждой.
– Принудительное расселение?
– Да. Небезызвестный нам господин Шакалов намеревался выдворить всех жителей деревни из своих домов и, соответственно, из самой деревни тоже. Он обязался предоставить им новые квартиры на окраине Москвы или добротные дома в других селах. Но не сразу. Со временем. Как только возможность такая появится. А пока они должны были перебиваться комнатами в общежитиях.
– Какие причины он им предоставил?
– Довольно веские. Дома подлежали сносу в связи с каким-то архиважным государственным проектом, находящимся под грифом «секретно» и якобы тесно переплетающимся с национальной безопасностью и защитой от терроризма. Шакалов даже показывал заверенные бумажки с подписью самого президента. Но, как ты уже догадался, его байкам и обещаниям сельчане не поверили и принялись отстаивать свою собственность. Свою деревню.
– И вы решили им помочь?
– Сразу же, как только дочитал письмо. Хотя выехать на следующий день в Потрошино у меня не получилось. Выехал через день.
– В тот самый?
– Да. Тот самый день, который ты недавно воскресил в памяти. День, когда я встретился с твоими родителями и тобой. Первый и последний… – Глубоко вздохнув и бросив взгляд на кобуру, он продолжил: – Твои родители оказались очень милыми людьми. Дружелюбными. Светлана накрыла стол. Мы хорошо посидели, немного выпили. В основном говорили о том, как спасти деревню. Со своей же стороны, я обещал сделать все возможное и невозможное. Вот тогда-то Сергею и пришла в голову эта идея…
Громов снова вздохнул.
– Какая идея?
– Чтобы я выступил перед жителями деревни. Вселил в них надежду, поднял моральный дух и убедил, что они не одиноки в борьбе с чиновничьим произволом. Я согласился. Выступление прошло на ура. В меня поверили. Мне аплодировали. А в итоге что? Я их всех подвел. Не уберег. Никогда себе не прощу!
– Да прекращайте! Вы же ни в чем не виноваты.
– Виноват, Никита, виноват. Но не будем предаваться унынию.
– Да, не будем.
– Тогда я настолько увлекся овациями, что не заметил притормозивший сзади джип. А Сергей заметил. Заметил он и ствол над опускающимся стеклом и тут же повалил меня на землю. Прозвучал выстрел. После чего черный внедорожник так же быстро исчез, как и появился. Так что, Никита, я обязан твоему отцу жизнью. Он герой.
– Я знаю.
– После бесполезной беседы с участковым Сергей решил меня вооружить. Он был отставным военным, старшим прапорщиком. Прошел не одну горячую точку. Оттуда и сноровка. Оттуда и оружие с кое-какой амуницией, включая эту кобуру.
– Теперь ясно.
– Рано утром, когда ты еще спал, я попрощался с твоими родителями. Пообещал им, что первым делом предам огласке этот беспредел, а потом обращусь в Генеральную прокуратуру. Само собой, я оставил им свой номер телефона и просил звонить в любое время дня и ночи, что бы ни случилось.
– И они позвонили?
– Да. Через пару дней. Ночью. Сергей рассказал, что поселок захватили вооруженные бандиты, одетые в черную форму и маски. Они вытягивали людей из своих домов, а тех, кто отказывался повиноваться, тут же расстреливали. Потом связь оборвалась.
Резко встав, Громов посмотрел на меня с сожалением, покачал головой и, постучав кулаком себя по лбу, ринулся к двери.
– Куда вы? Дальше-то что?
– Инга! – открыв дверь, крикнул он.
– Что там случилось, шеф?! – отозвалась она.
– Гость голоден, вот что! Давай-ка сваргань чего-нибудь на скорую руку! Бутербродов да кофейку покрепче!
– Сейчас сварганю, шеф! Тоже мне нашли кухарку! – Не успела дверь закрыться, как донеслись и другие ее реплики: – Чуть что – сразу Инга! Так и норовят запихнуть в каждую дырку! Гость, видите ли, голоден! Да чтоб ему поперек горла эти бутерброды!..
Раздавшийся голос Полковника вынудил ее заткнуться.
– Дальше? – Громов подошел к креслу сзади и облокотился на спинку. – Не знаю, о чем я тогда думал и на что надеялся… я был напуган, растерян и понятия не имел, что буду делать, когда приеду, но я сразу же туда поехал.
– Один, что ли?!
– Да.
– А как же полиция, федералы?!
– Накануне я попытался к ним обратиться, да и не только к ним. Даже до некоторых депутатов дошел.
– И что?
– И ничего. Меня даже слушать не стали. Причем той ночью, когда я позвонил в наши доблестные органы, надо мной только посмеялись.
– Неужели в нашей стране все госслужащие либо
