Полет занял минут десять – пятнадцать, и вышло так, что нас с вершины одной скалы перебросили к подножию другой…
Глава 20
В состоянии аффекта
– Мужчины на выход, женщины остаются! – скомандовал коротышка и поспешно выпрыгнул из аэромобиля.
Я отстегнул пояс безопасности, наклонился к Натали и, нажав рычажок на подлокотнике, высвободил ее хрупкое тельце, тотчас прильнувшее ко мне.
– Не отпущу! – выпалила она сквозь слезы. – Я умру без тебя.
– Что за глупости? Не смей даже думать о таком. Ты, главное, помни, что все это временно и через пару-тройку недель мы снова будем вместе.
– Как? – Оставляя мокрый след на моей груди, Натали немного отстранилась, закинула голову и уставилась на меня жалостливым и обреченным взглядом. – Никитушка, любимый мой, ты же знаешь, что это невозможно. Они не позволят нам быть вместе.
– А я их и спрашивать не собираюсь!
– Гар-тсоп-сааар!.. – вытаращившись на нас через волнообразное зеркало заднего вида, оскалился долговязый. Но, получив в ответ пренебрежительное отношение и мой оскал, тот прорычал еще сильнее: – Гар-тсоп-сааар!..
– Да поняли, поняли! Захлопнись уже! – Пытаясь сымитировать его голос, я ощутил, как чья-то рука вцепилась в мою икроножную мышцу и с усилием за нее подергала. Достаточно было увидеть кончики пальцев, чтобы догадаться, кому именно она принадлежала. Я даже оборачиваться не стал, надеясь отвязаться от него словами: – Не делай так, зеленый пакостник, иначе лишишься того, чем дергаешь.
Он притворился, что не расслышал, или, возможно, понял превратно, подергав еще сильнее:
– Закругляйтесь, а то нам всем сейчас не поздоровится!
– Ладно, уже выхожу.
Серебан оставил в покое мою ногу и что-то сказал долговязому. А тот не только ничего не ответил, он даже не взглянул на него, продолжив пялиться на нас.
– Его взгляд меня очень пугает, – прошептала Натали.
Я пробежался глазами по задней части салона, но кроме Дашки никого больше там не обнаружил. Она рыдала в одиночестве, прикрывая ладонями лицо, а остальные уже стояли метрах в тридцати сбоку от аэромобиля.
Взяв Натали за плечи, я посмотрел в ее глаза и уверенным голосом произнес:
– Ни он, ни любой другой долговязый гад вас с Дашкой не тронет. Я этого не позволю. Так что ничего не бойся и, пожалуйста, позаботься о ней, ладно?
– Конечно, мог бы и не просить об этом.
– Очень скоро я приду за вами. Вы только немного подождите.
– Хорошо, я постараюсь. Обещаю. Мы будем…
Не дав договорить, я поцеловал ее в губы, как она любит: нежно и страстно, вернее, хотел так, а вышло как-то по-варварски, что ли, небрежно и даже травмоопасно. Мало того что я прикусил ее нижнюю губу, так еще и врезал по зубам своими же зубами, причем не единожды. Натали не выказала недовольства, скорее наоборот, это ее только раззадорило. Обхватив меня за шею, она впилась в мои губы, как пиявка, бешеная и зубастая. Трудно сказать, к чему бы это привело, будь мы наедине: может, к бурному совокуплению, а может, и к обоюдному зубодроблению, но то, что большущие глаза долговязого стали еще больше, я видел лично. Только смотрели они так, будто их хозяин не прочь был к нам присоединиться.
– Аар-сата-найа-юх-юх-юх!.. – облизался долговязый.
– Все, доигрались! Выбирайся оттуда! – На этот раз коротышка ухватился за мою штанину, да еще и обеими руками, и рывками потянул на себя. Ростком он, может, и не вышел, но вот силушкой Бог не обидел. Поддавшись, я свесил ногу из зазуаркаса. – Как чувствовал, что добром не кончится! Предупреждал ведь, уговаривал! Но прислушаться к словам честного муклорнианца – это ниже твоего достоинства, да?!
– Ага, – буркнул я.
– Хотя чего я надрываюсь?! Все равно тебе в одно ухо влетает, в другое вылетает! Ты же у нас пуп Земли порабощенной! Последняя ее надежда! Куда там до тебя такому маленькому, перекачанному и, само собой, зеленому!
Проведя ладонью по лицу Натали, я, кивнув, моргнул ей с тем намеком, что все будет хорошо, а затем вылез из зазуаркаса, ступив на мягкую светло-коричневую почву.
– Чего ты так нервничаешь, вредное зеленомордое создание? Ничего же не случилось.
– Да-да, не случилось. Все, идем в лагерь. Быстрее, быстрее. Нас и так уже там заждались.
– Успеем… – окинув взглядом докторшу и последовав за коротышкой, задумчиво протянул я. – Что-то ты мутишь.
Прямо по курсу проходило совещание, наверняка инициированное Давидом. Я был готов и руку, и ногу, да хоть голову дать на отсечение, что грешок сей за его душонкой числился! Откуда такая уверенность? Ведь может же быть, что я все-таки ошибся и виной всему мое предвзятое отношение к добропорядочному и интеллигентному человеку?
Нет, не может!
Предвзятость здесь ни при чем, зато уверенность более чем обоснована. Она базируется на горьком опыте общения с этим интеллигентом, идущим на поводу у своих непомерных амбиций. И если раньше ему приходилось загонять их поглубже и довольствоваться малым, то теперь он не упускал ни единой возможности, чтобы явить оные миру в полной мере.
Предводитель «Молота» предался забвению через свежевание, а его верный последователь получил доступ к самому сладостному наркотику во Вселенной – власти, вызывающему необратимую психологическую зависимость, рост эго и жуткие ломки при прекращении «мозговых инъекций». Давид был обречен. Примеряя корону вождя галактического пролетариата, он и не подозревал, что та пустит корни в его духовную оболочку, овладеет сознанием и подчинит волю.
– Вот это я понимаю! Видишь, твоему другу некогда нюни распускать и отвлекаться на всякую ерунду. У него дела на первом месте, а у тебя – бабы. Брал бы пример.
– Не бабы!
– Да пусть хоть нераспустившиеся бутоны мисалозы, не все ли равно? От этого твоим женщинам легче не станет, а их бутонам и подавно…
– Что ты этим хочешь сказать, недомерок?!
– Вот уже и на личности перешел.
– Сейчас еще и не то услышишь! Колись давай?!
– Забудь! Просто сказал не подумав. С тобой такого не бывает?
Окружив себя новоиспеченными воинами, Давид разглагольствовал на приевшиеся темы:
– Ладно, на месте все обмозгуем, каждый шажочек просчитаем, а потом будем ждать столько, сколько потребуется. Недели, месяцы, годы. Пока не наступит тот самый момент, когда мы сможем нанести сокрушительный удар долговязым оккупантам.
Бородатый кивал едва ли не каждому слову, папаша поддакивал, а Кирилл по мере возможности переводил обеспокоенный взгляд с рассказчика на аэромобиль. Судя по всему, его мало интересовали сомнительные планы Давида и будущие победы над галактическими фашистами, так же как и меня. Сейчас нас волновало только будущее девушек, которое легко предугадывалось без всяких предсказателей и уж точно не сулило им ничего хорошего.
В очередной раз посмотрев в сторону зазуаркаса, Кирилл вдруг обомлел. Лицо, наделенное природой ярким румянцем, побледнело, рот самопроизвольно приоткрылся, а в глазах отразился ужас. Нет, боль.
