боссонского лука.
Правитель Аргоса увидел только, как упал король, и вместо ненавистного сюзерена невесть откуда возник рыцарь, на щите которого щерил зубы стоящий ягуар.
— Нергал тебя задери! — завопил Арракос, тщетно натягивая удила. — Ты не…
Это были последние слова в его жизни. Рабрагор силился поднять нацеленное копье, но порыв ветра пригнул его вниз, и острый наконечник ударил прямо в щель вызолоченного забрала, разлетевшись на сотни сверкающих осколков.
Когда сопровождавшие Арракоса рыцари соскочили на землю и с трудом подняли изогнутый наличник, они в ужасе отшатнулись: лицо Арракоса превратилось в кровавую маску.
Конн, освободившись из-под упавшего коня, вскочил на ноги и гневно уставился на незнакомого рыцаря, только что сбившего его наземь своей лошадью.
— Что это значит, месьор?! Кто вы?
Кампанарий назвался и, указывая на Рабрагора, сказал:
— Удар шел вам в спину, государь. Подлый удар, и нанести его готовился граф Рабрагор.
Услышав эти слова, граф поднял забрало и громко воскликнул:
— Клянусь Митрой, я спешил на помощь Его Величеству, чтобы заслонить его грудью…
— И для того целил копьем ему в спину?
— Ложь!
Дагеклан поклонился королю.
— Дозволит ли государь решить это дело Божьим Судом? Я вызываю графа на поединок и готов одолеть его в знак доказательства своих обвинений.
— Вначале нужно окончить бугурт. Хотя он и превратился в побоище по вине аргосцев, мы не должны…
— Все уже кончено, государь!
Железная Рука указал на белый вымпел, поднятый одним из приближенных Арракоса на конце копья. Это означало — Аргос пал.
Судьи на деревянных башнях тоже заметили белое пятно и поспешили спустить флаг Аргоса. Фанфары и трубы возвестили победу аквилонцев, и публика разразилась радостными криками: за тучами пыли никто так и не заметил, что все правила бугурта были сегодня нарушены.
В сопровождении Дагеклана и еще нескольких рыцарей Конн подъехал к неподвижному телу правителя Аргоса.
— Мы сдаемся, — мрачно молвил аргосец, державший копье с белым флажком на конце. — Наш сюзерен мертв.
— Это я сразил негодяя, Ваше Величество, — поспешно сообщил Рабрагор, — не слушайте наветов какого-то там…
— Пророчество все же сбылось, — произнес король задумчиво.
Граф протестующе замотал головой.
— Пифия предсказала, что вы можете погибнуть от моей руки, это так, но вы ведь сделали предложение блистательной Эльтире и формально власть на несколько дней перешла к Совету Лордов. Я не мог бы нанести даже… даже нечаянный вред своему королю…
Конн прямо взглянул в лицо графа, и тот невольно опустил глаза.
— Вспомни, что сказано в предсказании, — сурово произнес Конн. — «Прямостоящий ягуар на черни в звоне ристалища убьет повелителя, вонзив копье в золотую клеть». Шлем Арракоса вызолочен, и ты его убил. Теперь мы знаем, кто был твой истинный господин.
Лицо Рабрагора мертвенно побледнело.
— Нет… — прошептал он.
— Ты принимаешь вызов месьора Дагеклана, дабы доказать свою невиновность?
— Дагеклана… — Граф шарил вокруг невидящим взглядом, словно опасаясь обнаружить за плечом лик самой смерти. — Но он имеет ко мне счеты… И мне надо подготовиться…
— Здесь и сейчас, — оборвал его Конн, — иначе я отправлю тебя в Железную Башню к палачам, и мы обойдемся без Божьего Суда.
Рабрагор молча тронул коня и отъехал на пару десятков шагов. Думая, что граф готовится к бою, Дагеклан опустил забрало и установил поданное одним из рыцарей копье в седельный упор.
Рабрагор неподвижно возвышался в седле, словно бронзовый памятник утраченным надеждам.
Вдруг он быстрым движением вытащил кинжал, поднял руку и вонзил острый клинок себе в горло.
Когда Конн, Железная Рука и другие аквилонцы подскакали к упавшему графу, он был уже мертв.
— Лучшее доказательство того, что он состоял в заговоре с аргосцами, — сказал король. И добавил задумчиво: — А может быть, не только с аргосцами…
— Жаль, — сказал Дагеклан, — граф не дал исполнить моего обещания.
И, заметив вопросительный взгляд Конна, объяснил:
— Десять лет назад я обещал, что убью его собственной рукой.
Глава одиннадцатая
Бегство
Открылся путь нерукотворный,
И хлад заснеженных полей
В лицо ударил…
Большое полированное зеркало в золоченой раме, украшенной асгалунской эмалью (на эмалевых вставках изображены были пастухи с дудочками и кудрявые овечки), отражало очаровательный образ, достойный самого утонченного пера пиита.
Если бы живописец решил запечатлеть сию дивную картину, он взял бы краски розовую и золотистую. Розовой была полупрозрачная ткань роскошного пеньюара, а золотистой — тело его обладательницы. И тело это было прекрасно, более того — совершенно. Глаза молодой женщины, смотревшейся в зеркало, пылали от гордости.
Старая служанка Сарра, бывшая при Эльтире еще в кормилицах, только что обрызгала ее благовониями: волосы и брови — настоем фиалки, лицо и грудь — коринфским ирисом, ноги — горной сердцелаской, живот и бедра — розовым экстрактом с добавлением капельки мускуса. В довершение Сарра мазнула за ушами юной аргоски майораном и отступила в сторону, любуясь своей госпожой.
Эльтира была дочерью ученого затворника, но отец ее был достаточно богат, чтобы не стеснять дочь в ее желаниях. Эльтира же не обманывала его надежд: она умела читать, играть на музыкальных инструментах, неплохо пела и даже рисовала маслом. Она могла наизусть продекламировать «Прекрасного пажа» Земфира Аргосского или прочесть отрывок из «Повести о Дастане и Юлии» несравненного Нуния Каспара. Романтические истории возвышенной любви были ее излюбленным чтением. Герои сих произведений всегда блистали красотой, и дочь Альфреда-летописца старалась не отставать: она всячески лелеяла свою красоту, следила за великолепием тела и даже отправила Сарру обучаться к знаменитому на весь Аргос мессантийскому лекарю Лубио Спуту, у коего Сарра много чему научилась.
— Скажи, кормилица, способна я очаровать благородного мужчину? — спросила Эльтира, поворачиваясь к зеркалу боком и стараясь разглядеть свое милое личико в профиль.
— О, госпожа, — отвечала Сарра с пылом, который вовсе не слабел оттого, что подобные разговоры велись между ними каждый вечер и каждое утро, — поистине, боги были в прекрасном настроении, когда позволили вашей матушке появиться на свет. Я ее хорошо помню, красавица была знатная, многим головы кружила… Да и родитель ваш, признаю, тоже из себя видный. Ежели бы не укрылся он среди разных там
