знатное пополнение!
Садовник явился на зов своей госпожи: был он черен, как антрацит, и состоял, казалось, из того же камня. Ни глаз, ни прочих отверстий на его неподвижном лице не наблюдалось.
Предводитель воинов шепнул тем временем на ухо оруженосцу: «Что я тебе говорил: нам, доблестным мужам, везде почет и отличие. Не бойся, и тебя не забуду».
Потом рыцарь, храбро грохоча шпорами, направился вверх по ступеням и, вытянувшись перед богиней, доложил:
— Ланрод Бесстрашный, гроза неверных и оплот добронравных, к вашим услугам. Принял последний бой в ущелье Донгон, прикрывая арьергард войска. Все мои воины пали с честью, никто не сдался врагу!
— Хвалю за мужество! — рявкнула богиня. — Садовник, вырви этому достойному воину его храброе сердце!
Черный Садовник шагнул вперед, со скрежетом наклонился, и погрузил острые, как стилеты, пальцы в грудь рыцаря. Миг — и на его черной ладони затрепетал красный бесформенный комок.
Воин отшатнулся и с ужасом уставился на дымящуюся рану, которая быстро затягивалась и вскоре совсем исчезла. Не было больше ни шрама от секиры, ни пореза на шее, оставленного кинжалом оруженосца, исчез и обломок стрелы над коленом.
— Зачем настоящему воину сердце? — возгласила Хель. — Каждый храбрец, поступающий на службу к Нергалу, лишается его навсегда! Кто против — может стать тенью и вечно скитаться по Серым Равнинам. Драться там не с кем, женщины, утратив плоть, забыли, что они женщины, о вине и прочих радостях и говорить нечего. Так что, есть желающие встать под стяги Нергала?
— А бочку выкатят? — осведомился безголовый молодец. — Новый хозяин всегда бочку выкатывает.
— Такого вина, как здесь, никто из вас отродясь не пробовал, — заверила Хель, — красное, дымящееся, и в голову бьет почище всякого хайреса.
— Слава, Нергал! — прокричал командир, смекнувший, что оставаться воином, пусть и без сердца, все же предпочтительней, чем навсегда забыть о вине и женщинах. Оно и лучше без сердца, одышка мучить не будет…
— Слава, Нергал! — проорали сотни глоток, и Черный Садовник приступил к своей жатве.
Он вынимал из груди воинов красные комочки и складывал их в большую коробку, висевшую у него на шее. Как только воин лишался сердца, раны его затягивались, и отрубленные члены прирастали к телу. Правда, безголовому не повезло: он так спешил присягнуть Нергалу, что нахлобучил голову несколько набекрень и поглядывал теперь как бы исподтишка, чем страшно веселил товарищей.
Наконец Ланрод построил свое воинство в две шеренги, и они маршем прошагали между ног Хель. Слепящий огонь падал на марширующих, но не обращал их в скорбные тени — напротив, опаленные этим огнем, лица и кожа воинов роговели, превращаясь в настоящую броню, остатки прежней одежды и помятые доспехи лопались и сползали, словно старая змеиная кожа, и в черепе — вратах скрывались уже истинные воины Повелителя Нижнего Мира: с низкими ороговевшими лбами, зубчатыми гребнями от затылка до толстого, утыканного иглами хвоста — мощные лапы, способные сокрушить крепостные стены, взметались в приветственном жесте, и низкий, клокочущий рев разрывал серый туман: «Слава, Нергал, слава!» Они скрылись внутри цитадели, и челюсти — створки с лязгом захлопнулись.
Хель все еще стояла на ступенях, уперев в бока огромные толстые руки. Синяя ее половина стала совсем черной, а на другой, похожей на свежее мясо, явственно проступила кровь, капавшая на черные камни.
— Все кончено. — Голос богини стал глухим, словно доносился из ее чрева. — Великая Поглотительница приняла чад своих в лоно свое. Ты, Путник в Ночи, храбрый воин, подумай, что ждет тебя, когда время твое придет. Помысли, что лучше: умереть в собственной постели, от болезни, от яда, от неразделенной любви — и стать жалкой тенью, вечным скитальцам на Серых Равнинах, или доблестно пасть на бранном поле и отдать свое сердце Черному Садовнику. Служить Нергалу — великая честь!
Конн сжал кулаки, готовясь ответить, но богиня уже повернулась и тяжело зашагала к своему замку в сером тумане. Она была гораздо выше ворот — черепа и, достигнув стены, просто слилась с ней и исчезла.
Глава восьмая
Бунт на корабле мертвецов
Буря и натиск, безжалостность к врагам, стремительность действий — вот залог успеха! Но главное — безжалостность к врагам!
Сыны Эхидны подняли трап, зарычал Керб, зашлепали лопасти колеса — Корабль Мертвецов поспешно отвалил от мрачного берега. Мокрая Морось быстро отдалялась, пока совсем не исчезла в тумане.
— Почему этот замок столь странно зовется? — спросил король, подойдя к Хрону, снова стоявшему у руля. — Пожалуй, его следует именовать Огненная Купель — из-за бесстыдного огня хозяйки…
— Т-с-с! — шикнул кормчий. — У тебя, парень, талисман какой-то имеется, потому и жив остался. Однако понапрасну не ерепенься, пока подальше не отплыли. Что же до мороси… Моросит здесь, бывает, и настоящие дожди случаются. Не приведи тебе те дожди видеть!
И он умолк, налегая на весло изо всех сил и вращая головой так, словно это было тележное колесо на хорошо смазанной втулке.
Однообразный унылый ландшафт левого берега постепенно отдалялся, и Хрон вскоре перевел дух. Из носовой каюты вылез Тавискарон, опасливо озираясь по сторонам. Подошел и встал рядом с королем у борта.
— Проехали? — спросил маг, старясь придать голосу побольше снисходительной бодрости. — То-то грохоту было, то-то шуму! Эти создания любят страху подпустить, огнем побрызгать, серой покидаться… Не на того напали! Тавискарон Звездное Яйцо все эти штучки-дрючки ваши знает, знает, да не боится!..
— Чего ж ты отсиживался в каюте со своей веткой, яйцо недоваренное? — грубо оборвал чернокнижника Хрон.
— Не твоего ума дело, — огрызнулся маг, — не для того моя варджна шамболинцами дарована, чтобы всяких демониц грудастых пугать. А будешь недоваренным обзываться, так я сам тебя сварю: вкрутую.
— Учти только, что Золотая Ветвь один раз сработать может, — ухмыльнулся Хрон. — Она хоть и пропуск тебе в Царство Мертвых, да все ж не дубинка, коей размахивать надлежит.
Лицо чародея вытянулось: он явно не ожидал подобной осведомленности от кормчего.
— Ну и что? — растерянно забормотал колдун. — Испугать хотите, да? Забыли, что при мне флакончики? Вот — слюна дракона, вот — слеза василиска, а это — экстракт бледной лягушки из болот Вендии… Мало? А разрыв-трава, а полосни-осока, а корень-прободай?
— Да брось ты, — отмахнулся кормчий, — все эти штучки мало чего здесь стоят. Пока ветвь при тебе — плыви, куда хочешь, но если испепелишь кого, Керб тебе голову откусит и за борт выплюнет.
Пес, заслышав эти слова, утробно рыкнул.
— А давайте не ссориться, — сбавил вдруг тон чернокнижник. — Мы ж в одной лодке, так сказать… Ты, достойный кормчий, ни о чем не тревожься и веди свой челн согласно избранному маршруту. И собачка твоя пусть успокоится… У меня есть дохлая мышь, она есть ее будет? Ну и не надо, я тоже не люблю дохлых мышей, так ношу, на всякий случай. Все мирненько, все ладком, плывем себе, окрестностями любуемся… Вот только юноша наш что-то приуныл, чело затуманил, брови нахмурил…
— Он видел свою умершую мать, — сказал Хрон, — там, возле Мокрой Мороси.
