Мне этот свет всегда казался холодным. Чужой и недосягаемый.
Откуда ей было знать, когда Кили говорил ей эти слова, что они оба смогут стать друг для друга чем-то большим, чем просто далёкие незнакомцы. Они были друг для друга чужаками, и общего между ними было не больше, чем могло быть между капитаном и пленником, гномом и эльфом. А сейчас они были близки к тому, чтобы соединиться самыми тесными узами.
Теперь всем их надеждам пришёл конец. Она знала это, даже несмотря на то, что ни она, ни Кили не говорили об этом сегодня. Она не может оставаться с ним рядом, если это навредит его близким, его семье. Она поступила правильно, отпустив его, позволив ему вести себя, как и подобает благородному принцу и племяннику, сыну и брату, которым он должен был быть, и уже был. И всё же, она так сильно хотела…
Тауриэль стиснула в кулаках юбку, как будто хотела удержать нечто, что ускользало из её рук. Она всегда знала, что не сможет быть рядом с Кили вечно. На самом деле эта мысль укрепилась в ней с того самого момента, как она осознала, что могла бы найти его достойным внимания. Кили был на пороге смерти, когда открыто и смело признался в том, что желает её любви.
И всё-таки потерять его вот так было настолько больно, как она не могла себе даже представить. Он так уверенно и непоколебимо надеялся на то, что остаток его жизни они проведут вместе, что Тауриэль и сама рассчитывала на семнадцать с лишним десятилетий, которые они могли наполнить любовью. В таком случае, если бы они провели вдвоём каждую отпущенную им минуту, им не о чём было бы сожалеть. Однако лишиться его теперь, когда все их надежды так и останутся неисполненными, и знать, что он всё ещё жив, в то время, как каждый день, который они могли бы провести вместе, потрачен впустую - эти сожаления станут для неё тяжкой ношей, и так будет до тех пор, пока она, возможно, больше не сможет этого выносить.
Неужели позволив себе любить смертного, Тауриэль обрекла себя на отчаяние? Когда бы она ни потеряла его - через два года, две сотни или две тысячи лет - это не имело большого значения. Для неё это всё равно было бы слишком рано, и она так же пожелала бы покончить с этим.
Но…
Эльфийка порывисто села, охваченная внезапным беспокойством и прерывисто дыша. Истинное благо невозможно измерить временем. Цветок может цвести всего один день, но подобная краткость не делает его менее прекрасным, чем вечные звёзды. Кили, вне всяких сомнений, стоил её любви, и даже его смертность не могла изменить эту истину.
Конечно, чтобы любить нечто эфемерное, требовалось немалое мужество. Но разве она уже не пыталась любить только то, что безопасно? Её король не выпускал свой народ за пределы их королевства, но даже Трандуил, каким бы мудрым он ни был, не мог сделать их маленький, замкнутый мирок вечным и неизменным. Он защищал, укрывал, сдерживал её, но всё равно она не чувствовала себя в безопасности. Да и хотела ли она безопасности, Тауриэль уже больше не знала.
Она хотела познать мир, даже если он проносился мимо неё слишком быстро. Слишком быстро, чтобы удержать хоть что-нибудь дольше, чем на несколько мгновений. Она хотела узнать Кили сердцем и разумом, душой и телом прежде, чем он будет потерян для неё до конца времён.
Нет, она не хотела безопасности. Она хотела жить.
С тобой я чувствую себя живым.
Слёзы, которые она сдерживала так долго, наконец прорвались наружу и, подтянув колени к груди, Тауриэль уткнулась лицом в юбку и заплакала.
*********
Торин допивал вторую чашку чая и натягивал сапоги, когда раздался стук в дверь. Он знал, что это мог быть только Кили. Ни у кого другого не было никаких причин говорить с ним наедине в этот час, когда он собирался идти на королевский совет.
- Входи, - сказал он, застёгивая последнюю пряжку.
Подняв голову, король увидел, что перед ним действительно стоял его младший племянник.
Со вчерашнего дня Кили так и не переоделся, только сейчас его одежда была испачкана пылью и грязью, лицо его тоже было грязным, а на правой щеке виднелся кровоточащий порез.
- Прежде, чем ты спросишь, нет, я не дрался, - устало проговорил молодой гном, уловив озабоченность на лице дяди, - Просто маленький несчастный случай в северо-восточных шахтах.
- Что… - Торин не окончил вопрос.
Главное, что парень не дрался с приезжими послами, а всё остальное его личное дело. Ему и без того будет, что объяснять.
- Я просто пришёл сказать… - продолжил Кили, - Я знаю, что мне делать, - его застывший взгляд был полон смирения и покорности судьбе. Торин видел племянника таким лишь однажды, когда оставил его на пристани в Озёрном городе. Но тогда Дубощит верил, что поступает так ради его блага, а потому проигнорировал его разочарование. Сейчас же в распоряжении короля не было таких оправданий. Он даже не нуждался в проницательности сестры, чтобы понять, что разрыв с эльфийкой стал бы для парня огромным ударом.
- Я собираюсь… - Кили запнулся и натужно сглотнул, прежде чем продолжить, - Я собираюсь расстаться с Тауриэль.
- Кили, мне жаль.
Племянник только смотрел на него, стиснутые челюсти и влажные глаза выдавали переполнявшие его эмоции, которые он изо всех сил пытался сдержать.
- Ты сделал правильный выбор, - продолжил Торин, хоть и знал, что его слова послужат слабым утешением, - Брак с ней мог бы стоить нам последней поддержки.
Кили кивнул, растрёпанные волосы упали ему на лицо, скрывая глаза.
- Фили сказал, что он получит поддержку посла Черновласов, если женится на его дочери, - неуверенно проговорил он.
- Да. Таково было условие лорда Андвари.
- Я понимаю, - молодой принц замолчал, очевидно, обдумывая какую-то мысль.
Торин ждал. Наконец, племянник продолжил:
- Совет Семи снова соберётся завтра, верно?
- Да, после полудня.
- Тогда я объявлю о своём выборе. Чтобы доказать, что я обладаю хоть каплей здравого смысла, я должен убедить их в том, что это моё собственное решение.
- Согласен.
Торин был тронут решением юноши публично объявить о таком глубоко личном деле, этот поступок требовал немалого мужества. Кили вздёрнул подбородок и посмотрел дяде в глаза из-под тёмной чёлки.
- Я хотел попросить о последней милости, - тихо сказал он, - Могу я уйти
