Приехал Гештальт – все четыре тела вальяжно вплыли в комнату. И как бы не хотелось Мифани это признавать, выглядели они впечатляюще. Его разум решил воспользоваться преимуществом их поразительного сходства и одел всех в одинаковые темно-синие ливреи. Мифани наконец рассмотрела Элизу – его женское тело, единственное, которое она еще не видела. Она выглядела мило с причудливо завитыми на затылке волосами. Когда все четверо повернулись к ней, Мифани невольно напряглась, но ничего не произошло.
Когда прибыли лорд и леди, их приняли со всеми почестями. Он блистал в военной форме с таким количеством медалей, что они практически сливались в броню, она – в классическом вечернем платье. Все вокруг любезно переговаривались, и никто не пялился на наряд Мифани так, чтобы это можно было расценить как грубость. Служащие осторожно сновали по залу, стараясь не натыкаться ни на кого, кто мог случайно их уничтожить. Одеяния Алрича и Мифани при этом приносили особенные неудобства, поскольку выдавались порой весьма неожиданным образом. Наконец, объявили о приезде послов из Кроатоана.
Первой вошла слон Моралес, сопровождаемая двумя мужчинами, по всей вероятности ее телохранителями. Маленькая старушка мексиканского происхождения, она передвигалась с тростью и была одета в нечто черное и дорогое. Мифани вызвали представить слона главам Шахов. Фарриер и Уоттлмен официально ее приветствовали, после чего представились остальные члены Правления. Затем вошла Шонте; она выглядела чудесно, как и стоило ожидать, учитывая ее доступ к бутикам на Родео-драйв[20] и фигурку, за которую, если верить некоторым данным из архива Шахов, люди буквально продавали свои души.
Пока все обменивались любезностями, сквозь толпу проплывали официанты. Мифани слегка беспокоилась, что бальный зал будет обставлен так же пресно, как тот ужасный зал заседаний. Однако здесь было много свободного пространства среди сверкающих люстр, изящно вылепленных колонн и объемных композиций из цветов. Идеальное место для вечеринок.
– Мы перейдем к ужину примерно через пятнадцать минут, ладья Томас, – шепнула ей Ингрид.
Мифани благодарно кивнула и продолжила слушать то, что рассказывал один из служащих Экхарта. Затем втянулась в беседу между Шонте, Габбинсом, Уоттлменом и Робертом Гештальтом. Это была до тошноты вежливая болтовня, все участники которой избегали темы Правщиков, вместо этого вели речи о чем-нибудь совершенно пустом, что ей вполне можно было пропустить мимо ушей. Обсуждение ситуации с Правщиками должно было последовать на следующий день, с официальной повесткой дня и под протокол. Поэтому Мифани бо́льшую часть времени осторожно разглядывала брата Гештальт, раздумывая, как лучше всего выявить его измену. Она решила наутро поручить Ингрид назначить ей встречу с Фарриер и Уоттлменом, как вдруг Габбинс принялся щебетать о событиях прошедшего дня.
– Итак, слон Петоски, как я понимаю, вам сегодня выпали те еще приключения на месте одного из наших происшествий, где вы помогали ладье Томас. – Шонте быстро глянула на Мифани, немного встревоженно, будто не была достаточно уверена, что ей отвечать. – Разумеется, все было совершенно законно, сэр Генри, – заверил лорда Габбинс. – В соответствии с условиями Сестринского пакта нашим американским кузенам разрешается посещать места происшествий.
– Да, действительно, – согласился Уоттлмен, не слишком, однако, довольный этой новостью. – И где именно вы побывали, слон Петоски?
– Ой, – запнулась Шонте, бывшая здесь единственной, кроме Мифани, кто знал о несомненном предательстве Гештальта. – Ну, это был, эм-м…
– Бат, верно? – подсказал Габбинс.
– Что? – спросил вдруг Гештальт, сощурившись на Шонте и Мифани.
– О да, – весело продолжил Габбинс, не замечая повисшего в воздухе напряжения. – Там был какой-то дом, набитый людьми, из которых разрастался грибок, да? Я просто всегда люблю слушать радио, когда на место выезжают баргесты.
Гештальт застыл на месте, а потом медленно скользнул одной рукой под ливрею. Мифани мысленно прикоснулась к нему, осторожно прочитала его чувства и поняла, что ладья держится за пистолет. Набрав в грудь побольше воздуха, она выступила вперед.
– Ладья Гештальт, я обвиняю вас в измене Шахам и Соединенному Королевству!
Весь зал погрузился в молчание: беседы оборвались, и резко повернулись головы. Гештальт с молниеносной скоростью вынул пистолет и направил ей в лицо. Она увидела в его глазах готовность к убийству и на мгновение постигла истинное удовлетворение, когда он, к своему замешательству, понял, что не может спустить курок.
«Ой, да, наверное, это я делаю».
Она приподняла брови, а потом сосредоточилась и заставила его отбросить пистолет в дальний угол комнаты.
Еще через мгновение она заставила его и самого отскочить в противоположную сторону – прямиком в один из больших цветов.
На секунду все замерли – даже остальные тела Гештальта стояли и потрясенно смотрели. А потом случился будто целый взрыв событий. В другой стороне комнаты Гештальт-близнец ударил леди Фарриер и толкнул одного из ее служащих в официанта. Поднос с закусками взлетел в воздух. Остальные два тела вынули пистолеты и пару опасного вида боевых ножей, и Элиза выстрелила в женщину, разливавшую напитки. Все три тела раскрыли рты и выкрикнули команды. Мифани слишком отвлеклась на падающих замертво официантов и не услышала всех слов, хотя среди них явно были «восстать» и «взять их».
Реакцией на команды стало то, что несколько служащих, рассредоточенных по всему залу, достали оружие и начали с угрожающим видом надвигаться на членов Правления. Трое из них бросились на Конрада Грантчестера. Слон выпустил из своих пор струю чернильного дыма, и тот угол комнаты резко погрузился в темноту. Ингрид и Энтони оказались охвачены туманом, и Мифани успела лишь мельком уловить, что на них напали двое других в фиолетовом. Она слышала, как кто-то кашлял, как люди врезались друг в друга, как сыпались ругательства – несомненно, это Джошуа Экхарт подтверждал, что сохранил весь словарный запас, накопленный за годы жизни с неблагополучными родителями. Затем раздался дикий грохот выстрелов – и все припали к земле.
Слон Моралес схватила обоих своих служащих за руки и исчезла с такой быстротой, что у Мифани до боли запестрило в глазах.
Брат Гештальт, которого Мифани отправила в огромную вазу, уже поднимался на колени. С него капала вода, а с плеч падали листики декоративного папоротника.
«О нет, – подумала Мифани, – уж ты-то туда не полезешь».
Она мысленно отшвырнула его – он растянулся на земле. Затем она, все так же силой мысли, пригвоздила его тело, зафиксировав на месте
