Кто-то коснулся её.
Колкагга!
Она яростно замахала руками и ногами, но её прижали к земле. Боль пронзила всё тело. Она попыталась закричать, но не смогла выдавить.
– Дыши! – прозвучал голос Ранда Варгсона. Она послушалась. Сделав пару вдохов, она попробовала заговорить. Ей не сразу это удалось. Она смотрела на сына хёвдинга из Ульвхейма. Его глаз пересекал шрам. У него была длинная борода и короткие растрёпанные волосы.
– Ты такой, как я себе представляла, – сказала Хирка. Черты его лица расплылись. Она больше не могла держать глаза открытыми.
Гнев Илюме
Горло Урда горело под воротником. Пот струился по груди. Прозвучало его имя. Очень скоро это станет невыносимым. Надо выбираться отсюда. Немедленно.
Но Илюме было не остановить. Не успела старая перечница въехать в городские ворота, как уже созвала семьи. И они пришли! Явились по приказу, как послушные вороны. Совет сидел здесь и глотал гнев Илюме по поводу решений, которые были приняты в её отсутствие. Они потупили взгляды, парализованные, похожие на пустые оболочки. Смешно.
Право Илюме на гнев было святым. Ни у кого не возникало вопросов по этому поводу. Её слова имели необычайный вес у собравшихся. Что, Шлокна её побери, она сделала, чтобы заслужить такое внимание? Да ни черта! В какой-то миг Урд невольно почувствовал укол восхищения, но потом понял, что её гнев – это его заслуга. Это он возглавил остальных, тех, кто теперь не решается и рта раскрыть. Её гнев был всего лишь тенью тех достижений, что вызвали его.
Илюме привстала и склонилась над столом справа от Ворононосицы. На улице солнце начало садиться, и на руки Илюме легли красные тени.
– Казнь? Мы хотели лишить Эйрика жизни с тех пор, как он появился на свет! А до того – его отца. Но мы были достаточно сильны, чтобы не опускаться до такого. А теперь мы отправляем Колкагг. Колкагг? Да это же открытое объявление войны!
Илюме опустилась обратно в кресло и продолжила, как будто устала от собственных размышлений:
– Если вашей целью было сохранение мира, вы провалились.
Урд жадно ухватился за выпавший ему шанс.
– Вы? Этот Совет – единое целое. Или ты больше не одна из нас?
Глаза Илюме загорелись. Их было прекрасно видно на старом лице. Колючие точки, окружённые серым.
– Я была частью этого Совета, когда ты обременил мир своим рождением, Урд Ванфаринн. – Несколько имлингов за столом сдержали громкие зевки.
Урд попытался ответить, но горло его подвело. Илюме продолжила говорить без помех:
– Вожди севера собрались в Равнхове. Вы только что дали им причину объединиться вокруг Эйрика.
– Эйрик мёртв, – попытался вступить в разговор Гарм, но Илюме отрезала:
– Если бы Эйрик был мёртв, мы бы знали. Вы забыли всё, что говорилось в этом зале на протяжении последних тридцати лет? Вы забыли, почему мы позволили ему жить? Потому что он опаснее мёртвый, чем живой! Вы превратили его в легенду!
Урд почувствовал, как боли в горле возобновились. Мышцы скрутили судороги. Это нельзя контролировать. У него больше нет времени. Он должен спровоцировать окончание заседания и одновременно ответить на оскорбление Илюме.
– Понятно, что ты совершенно не понимаешь ход их мыслей. Нападение расколет их. Они будут валить вину друг на друга. Но, возможно, твой гнев имеет другую причину? Не слишком ли долго ты прожила в Равнхове, Илюме?
На этот раз никто не стал скрывать зевки. Ярладин собрался встать. Урду оставалось завершить начатое:
– Ты провела годы в Эльверуа безо всякого успеха. Ты не подступила ни на шаг ближе к Равнхову, не построила ни одного Чертога Всевидящего. Где твоя верность, Илюме? Ты боишься, что мы достигнем успеха там, где ты потерпела поражение?
– Урд! – Эйр ударила кулаками по столу. Её браслет попал по золотой полосе, и отзвук разнёсся вокруг стола. – Этот Совет должен быть сплочённым. Мы разговариваем друг с другом так, словно мы – единое целое. Следи за своим языком! Это заседание окончено! Мы продолжим завтра.
Урд встал, держа руку на горле. Воротник нагрелся. Ему было тяжело дышать. Он шёл быстро, как только мог, по мосту к комнатам, которые служили его личными покоями в Эйсвальдре. Он ворвался в них и дёрнул дверцу шкафа. Заперта. Конечно, заперта. Руки Урда дрожали. Он рылся в кошеле в поисках ключа. Где же он? Боль становилась невыносимой.
Он высыпал содержимое кошеля на стол, схватил ключ и умудрился вставить его в скважину замка. Пальцы не слушались. Вот! Флакон Дамайянти лежал в шкатулке на средней полке. Серебро покрылось тёмным налётом. Урд думал, что у него будет больше времени, поэтому не взял сосуд с собой. Такой ошибки он больше не допустит. Он потянулся к склянке.
– Торопишься, Урд?
От отдёрнул руку, как будто обжёгся. Голос Илюме был ледяным, как замёрзший ручей. Это не обычный вопрос и не проявление вежливости. Её силуэт виднелся в проёме открытой двери. Дверь… Он не запер за собой дверь, слишком спешил. Шлокна её поглоти! Надо лучше следить за собой. Он занимается слеповством в залах Совета. Кем бы он ни был, если его раскроют, он – мертвец.
– Если ты имеешь в виду, тороплюсь ли я защитить верховную власть Маннфаллы, то да. Я тороплюсь.
Он закрыл шкаф, хотя ему было больно потерять из виду флакон. Надо избавиться от Илюме. Немедленно. Он сжал кулаки, чтобы не дать рукам схватиться за горло. Ни за своё собственное, ни за её.
– Так что если ты позволишь, – сухо сказал он.
Но Илюме сделала несколько шагов вперёд, и они оказались лицом к лицу. Комната заметно уменьшилась в размерах, как будто колонны вокруг них сжались. Ковёр превратился в остров, на котором стояли они оба, и он был недостаточно велик для них. Илюме была ниже его ростом, но ей как-то удавалось смотреть на него сверху вниз. Он не мог понять, как она это делает. Слеповство?
Нет. Только не Илюме. К сожалению. В противном случае многое стало бы гораздо проще.
– Я знаю, кто ты, Урд.
Губа Урда приподнялась в оскале.
– Какая прозорливость…
– Я знаю, кто ты. И твой отец знал. Он никогда не желал увидеть тебя в кресле.
Урд понимал, что она пытается сделать, но у неё ничего не выйдет. Кресло принадлежит ему, так и будет. До тех пор, пока он не пересядет в кресло Эйр. Пока не станет носить Ворона.
– Последними желаниями моего отца были медовые пирожные и пустой ночной горшок по вечерам, – он улыбнулся, увидев, как расширяются её глаза. А как она думала?
