Овечка вцепилась ему в ногу мертвой хваткой. Но Пенни крепко его обняла. Ее зеленые глаза, ее чудесные каштановые волосы под соломенной шляпкой внезапно вызвали у Дэнни приступ сильнейшей душевной боли. Это была она, его подруга, такая же прекрасная, как когда-то при жизни, такая же добрая, как в те дни, когда заступалась за него в колледже. Ее руки стиснули его еще крепче, она смотрела на него с нежностью.
– Их не существует, – повторил Дэнни. – Не существует!
В этот миг овечка, вцепившаяся в ногу, и боль от ее зубов пропали. Пенни крепко держала Дэнни обеими руками. Поляна и домик побледнели и растаяли. Теперь они были вдвоем посреди поля, поросшего маргаритками. Глаза улыбавшейся Пенни смотрели на Дэнни с такой любовью, которой он никогда не видел ни в чьих глазах.
– Послушай, Дэнни. У меня очень мало времени.
– Ах, Пенни…
– Когда я исчезну, ты вернешься в свою палату, в реальность. Пожалуйста, выслушай меня, я должна сказать тебе кое-что очень важное, чтобы ты потом передал моей сестре.
– Но я не хочу, чтобы ты исчезала, Пенни. Не хочу снова тебя терять.
Она улыбнулась.
– Ты не потерял меня, глупенький. Я никуда не уходила.
– Пенни, – в отчаянии всхлипнул он и обнял ее.
– Я скажу тебе две вещи. Одну ты должен передать моей сестре как можно скорее. Объясни ей, что все спрятано там, где танцует принцесса. Я понимаю, тебе это кажется бессмыслицей, но она поймет. Ты все понял? – Дэнни шмыгнул и согласно закивал. – Другое послание предназначено твоему отцу. Слушай внимательно, потому что потом я тебя отпущу и ты вернешься домой. – Дэнни снова кивнул.
Пенни прижалась губами к его уху. Она говорила очень тихо, а Дэнни улыбался, широко раскрыв глаза. Его лица словно коснулся ветерок, и у себя на щеке он почувствовал горячий нежный поцелуй.
– Запомни, Дэнни, – сказала Пенни, отстраняясь, – времени осталось очень мало. Найди мою сестру. И не забывай, что я тебя очень люблю.
Произнеся эти слова, она разжала объятия, и Дэнни начал проваливаться куда-то в темную бездну. Он падал все быстрее, разноцветные пятна проносились мимо него, как будто он мчался сквозь время на американских горках, только не по земле, а под землей. Страшно не было. Он по-прежнему плакал, но на этот раз от избытка чувств. Он закрыл глаза, а когда снова их открыл, под руками ощутил больничный матрас. Он вскочил как от удара. Похожая на сову Лорна Колеман молча уставилась на него, будто увидела привидение.
– Мама… – проговорил он, спрыгивая с кровати.
– Дэнни?! Дэнни…
Он чмокнул ее в щеку и помчался в ванную, чтобы снять с себя наконец опостылевшую пижаму и переодеться. Он спешил. Очень спешил. Когда он вышел из ванной, мать по-прежнему сидела с таким видом, будто видит нечто сверхъестественное. Рядом стояла медсестра, ошарашенная внезапным преображением больного ребенка. На лице у нее отражался такой же ужас, как у Лорны. Обе таращились на него во все глаза.
– Мама, срочно идем на похороны. Я должен видеть преподобного Роберта и Элизабет. Где моя зубная щетка? А ботинки?
– Сынок…
– Мама! – воскликнул он, но в следующий миг смягчился и задышал глубже. – По дороге я тебе все расскажу, но умоляю, отведи меня на похороны. Поверь, это очень важно.
– Миссис Колеман, – возразила медсестра, – мы обязаны провести мальчику полное обследование, прежде чем…
– Мы уходим, – возразила Лорна. – После похорон я лично доставлю сына назад в больницу. Ребенку срочно необходимо туда попасть. А я в первую очередь его мать.
– Но миссис Колеман…
Лорна бросила на нее ледяной взгляд. Медсестра закатила глаза и, ворча что-то себе под нос, вышла из палаты. Дэнни смотрел на маму. Ему хотелось ее поцеловать. Он любил ее больше, чем когда-либо.
– Спасибо, мама.
– Не за что, солнышко.
Когда они сели в машину, у Лорны дрожали руки, а щеки пылали, как будто у нее жар. С соседнего сиденья Дэнни смотрел на нее с благодарностью.
– Не грусти, мама. Нет причин грустить.
Она достала платок из кармана брюк и вытерла нос. Повернула ключ зажигания и выехала с парковки в направлении главной трассы.
– Сынок, я хочу, чтобы ты знал: я люблю тебя, – сказала она и прослезилась. – И папа тоже очень тебя любит. С тех пор как ты родился, ты для нас в жизни – самое важное. Мы наделали много ошибок, но все это… все это мы делали исключительно ради твоего благополучия и счастья…
– Знаю, мама, тебе не надо сейчас из-за этого волноваться. Я знаю, что случилось, Пенни мне все рассказала.
Лорна в ужасе посмотрела на него и, заливаясь слезами, свернула на грунтовку.
– Ты хорошая. На твоем месте так поступила бы любая мама. Ты просто испугалась…
Лорна обняла его так крепко, что Дэнни испугался, не задушит ли она его своими длинными худыми руками.
– Сыночек… Родной… Ты уже совсем мужчина. Я недостойна быть мамой такого замечательного сына…
– Мамочка, пожалуйста, мне очень нужно попасть на эти похороны, а потом мы с тобой обсудим все, что хочешь… Хотя мне не нужны никакие объяснения, я тебя уже за все простил.
Лорна вытерла слезы, выпрямилась и кивнула. Автомобиль рванулся с места и понесся в сторону Пойнт-Спирита.
– Пристегнись-ка, сынок. Наверняка мама нарушит парочку правил дорожного движения.
37
Джим не помнил, когда бывал на похоронах последний раз. Подобные мероприятия надолго выбивали его из колеи. Когда умирал кто-то из знакомых, он являлся на поминки максимум на пять или десять минут: выражал соболезнования, а затем потихоньку исчезал в толпе и покидал зал, воспользовавшись всеобщим смятением. Но нынешние похороны отличались от всех предыдущих. Основная причина заключалась в том, что Пойнт-Спирит – городишка не из крупных. Церковь была забита битком. Казалось, в ней собрался весь город. Люди входили и выходили, приветствовали друг друга в дверях, курили, перешептываясь, и, вздыхая, слушали преподобного Роберта. Одни утешали соседа, другие – бывшего одноклассника, а кое-кто и родственника. Затем машины выстроились в процессию, которая потянулась в сторону кладбища. Там и сям слышался безутешный плачь матерей, приглушенные, яростные возгласы отцов. Две большие фотографии, приделанные к деревянным щитам, возвышались над толпой. Джим рассматривал изображенные на них юные, свежие лица. С того места, где он стоял, были почти не видны лица покойников – с заострившимися чертами, подкрашенные и неподвижные, будто спящие, и все же безнадежно мертвые. Пахло смертью, алыми Роузми, гладиолусами и лилиями, а Джима с самого утра мучила мигрень, причину которой он не знал.
Во время погребения он держался поодаль, прислонившись к стволу дерева. Элизабет, ее мать и обе тетушки, пользуясь случаем, возложили цветы на могилу Пенни и Виктора и протерли тряпочками пыль с хрустальных ваз. Алан рано утром отправился в клинику, пообещав Джиму встретиться на похоронах. Он не видел смысла в том, чтобы
